Михаил Сергеев - Последняя женщина

Забыть о собственном народе ради одобрительных улыбок других — разве это удел настоящего лидера? Повергнуть сотни миллионов людей в хаос, который не мог присниться им даже в кошмарном сне, — разве это торжество добродетели? Сотни тысяч погибших в собственной стране в мирное время — здесь нужен особый, сатанинский талант. Все спившиеся, умершие от наркотиков, погибшие от пуль — все они чьи-то сыновья, дочери и отцы, неужели людские проклятия ничего не значат для тебя? Иногда я задумываюсь — как ему спится? Зловещие мракобесы двадцатого столетия никогда не убивали сами. Простите, — ее оппонент посмотрел на часы. — Продолжим как-нибудь в другой раз, хотя если честно, желания у меня нет.

Он вышел, оставив ее наедине с собой, со своими мыслями.

Но эти мысли, словно проснувшись, продолжали извлекать из памяти совершенно, как ей раньше казалось, малозначительные факты и события. Одно из них прямо касалось их разговора. Совсем недавно Лера прочитала, как одна женщина, литературный критик, в интервью заявила: "Для меня свобода дороже социальной справедливости!" После того, что она услышала, согласиться с нею было невозможно.

"Интересно, на сколько сотен тысяч жизней дороже, — подумала она. — Сколько убитых, спившихся и умерших ты готова простить ради свободы? Десять? Пятьдесят? Сто тысяч? Где ты остановишься и скажешь: хватит! Слишком дорого!"

Ей пришла на память неприятная картина, которую однажды, еще в девяностые годы, ей довелось увидеть в метро. Неприятной она показалась только в самом начале. Сначала Лера просто обратила внимание на девушку, почти девочку, сидящую в углу вагона. На нее смотрели все. Закрыв лицо руками, она наклонила голову так низко, что поза казалась совершенно неестественной. И тут началось. Лера никогда еще не видела наркоманов так близко. И сейчас она снова вспомнила ту девушку, которую выворачивало и корежило от наркотиков, ее стоны и смотрящих на нее в немом ужасе людей.

"Это вам не бразильский сериал с выдуманными страстями, которые прекращаются нажатием кнопки. Из вагона не выскочить. И по крайней мере две минуты ужаса вам придется разделить с ней", — подумала она, выйдя на поверхность. Тогда эти минуты длились вечность.

Уже за ужином, рассказывая мужу об увиденном, она заметила:

— Наклеил бы, что ли, усы, да проехал на метро, а еще лучше — сходил бы в Ржевские бани. Иногда полезно послушать, что о тебе говорит народ. — Она имела в виду того, кого чаще всех тогда показывали по телевизору.

А сейчас вокруг было тихо. Так, задумавшись, она простояла несколько минут.

Почему тот странный разговор и это событие пришли ей в голову именно сейчас? Прямо дьявольщина какая-то.

— Выходит, тупик? Если ты пришел к власти, значит, не можешь принести счастье людям? — произнесла она то, к чему привели ее размышления. — А как же слова: "Всякая власть от Бога?"

— Власть, но не ее представители. Всякий, кто идет туда, несет в руке молоток. Власть и служение добру — несовместимы.

Сейчас Лера взглянула на жизнь по-другому. То, что она узнала, изменило все. В мгновение ока исчезли пусть маленькие, но надежды. И прежде всего надежда на то, что власть может быть хорошей. Надежда на то, что кто-то сделает их жизнь счастливее. Надежды, которыми жила Лера и ее друзья, оказались дымкой, призрачным туманом, который исчез. Но все-таки один вопрос оставался без ответа. Она не могла понять, почему человек, начиная хорошее, казалось бы, необходимое людям дело, заканчивает всегда плохо? Почему вместо благодарности за ним тянется ужас слез и людских проклятий? Почему все так происходит?

И вновь воспоминания, ее незримые помощники здесь, уносили ее туда, в уже далекую от нее жизнь.

Иногда их компания выезжала за город на выходные. Раньше — на дачу к кому-то из друзей. Но времена менялись, а вместе с ними — друзья и возможности. Все подмосковные пансионаты с их совдеповскими столовыми постепенно превратились в приличные дома отдыха, где москвичи, имеющие средства, проводили праздники, да и вообще свободное время. Лера и ее попутчики средства имели.

Отдых проходил как обычно: поздний ужин, утро, боулинг, обед, прогулки и снова поздний ужин со спиртным, количество которого можно было бы назвать значительным. Веселый смех, шутки и анекдоты. Среди бесчисленных тостов ей вспомнился один, пожалуй, даже банальный. Один из мужчин что-то долго говорил, а закончил свою речь словами: "…и чтобы наши дети жили еще лучше".

И вдруг, после того как бокалы опустели и все принялись за закуску, одна из женщин, маленькая и хрупкая Тамара, жена одного из приятелей мужа, тихо сказала:

— Я помню, такие же слова звучали в моем детстве. Когда мне было десять лет, у нас дома собрались гости и кто-то сказал: "Пусть мы живем плохо, но это ради того, чтобы дети наши жили хорошо". Я потом спросила свою мать, почему они живут плохо, а мы должны жить лучше. На что она мне ответила: "Не верь, дочка. Если мы живем плохо, то и вы будете плохо жить". Но самое удивительное, что ровно то же самое говорила ее бабушка. Я запомнила это на всю жизнь и поняла: люди живут здесь и сейчас.

Раздались голоса, что жаловаться нечего, что все они живут хорошо, на что Тамара робко возразила, что имела в виду не их. Но пока остальные живут плохо, они тоже заблуждаются, оценивая так свою жизнь. На том и покончили.

Сейчас Лера поняла, что слова о будущей хорошей жизни детей, ради которой можно пожить плохо, придумали как раз те, кто всегда был сыт и одет. Те, кто боится не только думать о других — голодных и раздетых, но и страшится, как бы они не потребовали такой же благополучной жизни. Так родилась сказка о временных трудностях ради лучшего будущего.

— А можно ли все-таки сделать хорошей жизнь каждому и сейчас, а не потом и всем? Этих "А можно ли?.." она услышала в тот вечер много. Один из горячих и наивных, как показалось ей тогда, сторонников этой идеи под хохот собравшихся, с каким-то отчаянием отстаивал право человека на все, что государство считало своим:

— Я не понимаю, почему все леса должны быть в собственности у государства. Ведь их гигантские запасы позволили бы прямо сейчас изменить бедственное положение народа. Раздайте каждому человеку долю его леса, его земли, просто поделив богатства нашей страны. Неужели после всех ужасов и лишений русский человек не заслужил этого? Ведь, в конце концов, это все его! К тому же такого шанса нет ни у одной страны мира — там все уже давно в частной собственности.

— И что же он со всем этим будет делать? — спросил кто-то с усмешкой.

— Не смейтесь! — не сдавался тот. — Продаст тому же государству, обменяет, начнет возделывать. Неважно. Главное, что хотя бы один раз за все время существования богатейшей страны мира он получит свое.