Ирвин Шоу - Допустимые потери

Он палил вина. Деймон посмотрел на этикетку. Это было токайское. Отпив немного, он не почувствовал привкуса ни крови, ни морской воды.

— Итак, — сказал Грегор, — Беттина должна рассказать свою историю. И лишь затем будем праздновать. Беттина… — и он сделал указующий жест в сторону женщины, у которой был антикварный магазин.

— Грегор, — запротестовала миссис Лейси, — ведь ты это уже слышал.

— Но не Роджер, — сказал Грегор. — Я хочу услышать, как он это оценит. Он честнейший и очень разумный человек, и я ценю его мнение относительно того, чего сам не понимаю. Приступай.

— Что ж, — покорилась женщина, — речь пойдет о моей дочери. Кажется, я говорила вам, что она учится в Риме…

— Да, — сказал Деймон.

— И кроме того, она присматривает разный антиквариат — мебель, старинное серебро и все прочее, что может представлять для меня интерес. В прошлое воскресенье как раз под Римом должна была состояться ярмарка антиквариата, и она написала мне, что поедет туда и, может быть, найдет что-то интересное. Два дня тому назад я получила от нее еще одно письмо, в котором она объясняла, почему не поехала на ярмарку, хотя уже взяла напрокат машину. — Женщина отпила вина, словно история, которую приходится рассказывать, причиняла ей боль, и надо было набраться сил, чтобы продолжать. — Когда она в воскресенье утром проснулась, ее внезапно охватило какое-то жуткое предчувствие, непонятный страх. Совершенно на пустом месте, без всяких причин. Она не могла заставить себя встать и приготовить завтрак, а при мысли, что ей придется сесть за руль и ехать куда-то за город, девочка разрыдалась. Она ничего не могла с собой поделать, слезы продолжали литься. А она не из тех девочек, что льют слезы по любому поводу. Даже в детстве не была плаксой. Ее трясло с головы до ног целый час, она не могла даже одеться. Это чувство не покидало ее все утро, хотя днем стало поспокойнее, но она все же не могла заставить себя сесть в машину. Она просто сидела до темноты в садике Борджиа, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая, а затем пошла домой, рухнула в постель и заснула мертвым сном, проспав до девяти часов следующего утра. — Миссис Лейси вздохнула, на лице ее проступила печаль, словно она чувствовала свою вину за то, что не могла оказаться рядом с дочерью и утешить ее в такой день. Попытавшись улыбнуться, она продолжила: — Но как бы там ни было, этот трудный день прошел, она отдохнула и прекрасно чувствовала себя, когда по пути в библиотеку, где работала, развернула утреннюю газету. Ей бросился в глаза кричащий заголовок. Под ним — короткая заметка об ужасном пожаре, вспыхнувшем в старом деревянном здании, где проходила ярмарка, все двери были закрыты, сгорело более тридцати человек… — Она с облегчением перевела дыхание, словно история предельно утомила ее.

Несколько мгновений в комнате царило молчание.

— Вы верите в предчувствия, мистер Деймон? — спросил Франклин. Он был обыкновенным деловым человеком, который имел дело только с предметами и ситуациями, отмеченными знаком качества. По его тону Деймон понял, что он не хотел бы уделять много внимания этой истории с дочерью миссис Лейси.

— Видите ли, — сказал Деймон, стараясь не подавать виду, что история, рассказанная женщиной, потрясла его больше, чем он хотел бы показать, — конечно, Юнг, а также Артур Кестлер считают…

— И все же они ничего не утверждают, — возразил Франклин. — А что вы думаете, Грегор?

— Я верю во все, что не может быть доказано, — сказал Грегор. — И я думаю, что нам надо еще выпить.

Когда он ушел на кухню, чтобы принести еще одну бутылку холодного вина, миссис Лейси сказала:

— Прошу прощения. Я не хотела испортить вечеринку. Конечно, что бы там ни было, я всю жизнь буду благодарить Господа.

Когда она говорила, стояло неловкое молчание, в котором исчезло праздничное настроение.

— Так в чем же причина праздника? — спросил Деймон, стараясь скорее уйти от тревожной темы с дочерью миссис Лейси.

— Мы с Эббой получили общую стипендию от фонда, — сказал Грегор. — На год, в Европу. Очень благородно с их стороны. Прекрасная возможность освежить свой талант, купаясь в источнике культуры. — Он ухмыльнулся. — Музеи, оперы, соборы, обильные обеды, французские вина. Куда лучше, чем консервы. Америка — богатая страна. Нефтяные компании, конгрессы, современная медицина. Ни штриха к ней не добавить. Я не хочу писать нефтяные вышки или портреты президентов компаний и их жен. И Эбба не должна создавать костюмы для дебютанток с их первыми балами. Я уверяю вас, мы будем хорошими капиталистами, ни цента зря не потратим. Мы уезжаем через неделю. В чем дело, Роджер, ты, похоже, не рад за нас?

— Конечно, я рад, — сказал Деймон. — Но я хотел бы, чтобы ты посмотрел пьесу, которой я занимаюсь. С ней как будто все в порядке, и я думаю, что она заинтересует тебя.

— Одноактная пьеса с двумя действующими лицами, не так ли? — спросил Грегор.

Деймон засмеялся.

— С тремя!

Грегор кивнул.

— У Шекспира бывало тридцать, сорок действующих лиц и до двадцати разных сцен.

— Шекспиру ее приходилось иметь дело с банками и профсоюзами.

Грегор снова кивнул.

— Бедный Шекспир. Как ему ее хватало такого ценного опыта. И это сказывалось на его работах, не так ли? Роджер, дорогой мой друг, театры в Нью-Йорке представляют собой сухую кожуру ореха. Они торгуют вразнос на тротуарах. Ты должен быть в них плотником или декоратором интерьера. В Ла Скала я пойду на «Волшебную флейту». Покои, улицы, сотни статистов, фейерверки. Когда ты найдешь пьесу, в которой поезда будут прибывать к вокзалам, пьесу с соборами, дворцами, лесами, марширующими армиями, массовыми сценами, двумя сотнями костюмов, — вот тогда позвони мне. Для Америки, богатейшей страны мира, нужны лишь одноактные пьесы, в которых есть только диван психоаналитика, доктор и пациент. Акт первый: «Доктор, меня гложут тревоги». Акт второй: «Меня по-прежнему гложут тревоги, доктор», Занавес.

Деймон засмеялся.

— Ты несколько преувеличиваешь, Грегор, — сказал он. — Хорошие пьесы по-прежнему встречаются.

— Все реже и реже, — мрачно произнес Грегор.

— Я найду для тебя мюзикл.

— Да, — сказал Грегор. Работаешь год, два года, тысячи набросков, затраты таковы, что можно прокормить Камбоджу в течение полугода, — и все проваливается в один вечер. После нас хоть потоп. Гильотина ждет вас на следующей неделе. Я не из тех, кто может работать впустую. Я никогда ничего не выбрасываю, ни одного клочка бумаги, ни одного тюбика, пока в нем есть хоть капля краски.

— Как всегда, Грегор, — добродушно сказал Деймон, — спорить с тобой невозможно.

Грегор печально улыбнулся.

— Если бы все были так мудры, как ты, мой друг. Я пошлю тебе открытку из Флоренции. Между прочим, если ты знаешь художника, который хочет недорого снять мастерскую на год, пришли его ко мне, но он должен писать хуже, чем я. Европа не доставит мне радости, если я буду знать, что в моей мастерской кто-то творит шедевры. Но и никого из тех, кого мой друг Франклин демонстрирует в своей галерее, — две линии на холсте восемьдесят на восемьдесят, а фон залит акриловыми брызгами. Пускай я буду посредственностью, но не профаном. — Он сверкнул глазами на Франклина.