Александр Минчин - Лита

— Поздравляю.

— Алешенька, у меня оказалась флора очень…

— Ты еще и месяц не была женщиной.

— …подверженной разным инфекциям. Ангелина говорит…

— Кто это?

— Главный врач диспансера, она лично мной занимается. Что они дадут двойную дозу нового антибиотика и к концу недели я буду полностью здорова.

Диспансер, суд, следователь, допросы — как быстро мы прогрессируем после нескольких объятий.

— Патология, это все одна патология, — говорю я вслух.

— Давай как-нибудь попытаемся и забудем.

— Пока их не посадят, я жить спокойно не буду.

— Их посадят, Алешенька, их посадят. Я тебе обещаю, я тебе клянусь.

— Ты мне «обещаешь»? Ты следователь? Все докажешь на суде! Как ты добровольно пошла в их квартиру — при пяти свидетелях. Или как ты сидела в темном кабинете в кресле — отдыхала?

— Но ведь они же меня… изнасиловали. Ты не веришь даже в это?

— Не знаю, не знаю.

— О боже, Алешенька, не говори так! Любимый, родной, ненаглядный, единственный, вся моя жизнь, не думай так. Не думай только, что я такая плохая. Гадкая…

— А что делать мне, что?! Верни эту девочку. Верни все то, что было до того проклятого дня, когда ты уселась с чужаками… ехать развлекаться.

Мои руки сжались в кулаки.

— Алешенька, успокойся, я тебя умоляю, остановись. Я все сделаю, хочешь, я исчезну? Не буду появляться, приходить в институт.

— Мне все равно, — неправду сказал я.

— Но я умру без тебя!..

Я взял ее за руки.

— Лита, я живу и дышу только одним — местью. Я сделаю все, чтобы эти два дегенерата, которые коснулись не своего, осквернили и испохабили, попали в лагеря, сидели там и гнили как можно дольше! Каждый божий день думая, почему они гниют. А в лагерях не любят, не переваривают насильников, в лагерях их рецидивы заставляют лизать параши и анус подставлять.

— Я боюсь, Алешенька, остановись, мне страшно.

— А садиться в чужое такси с чужими тебе не было страшно? — прошептал я.

— Нет, — склонила голову она.

— А мне страшно, что ты, встав из моих рук, это сделала.

Свет восходящей луны, бледной, блеклой, возник в еще светлом воздухе. Мне хотелось на эту луну. Но июнь, уже топтался начавшийся июнь, который будет, наверное, не менее страшным, чем май.

Ночью снится сон: меня кладут на кровать, раздвигают руки, ноги, завязывают их атласными лентами и начинают вгонять клинок в головку члена.

— Илариоша! — Мы дружески обнялись.

— Алешка, серебряный ты мой. Сколько тебя не видел, ты с лица начал сходить. По мне истосковался?! Должны выпить, должны выпить по такому случаю. Хотя после ресторанов процесс питья не перевариваю. Только и делают, что нажираются. Но ради тебя готов помучиться.

Он достает бутылку водки с металлической крышкой. Редкость, у нас пробки для открытых бутылок не нужны. Открывает соленые огурчики и маринованные грибы.

— Мамуля старалась! Закуска фантастическая. Ты как, безо льда, теплой водку пить можешь? А то и лед есть в испарителе.

— Ты в каких кабаках играешь, русских или американских?

— Русских, но надеюсь поиграть еще и в других.

Я знал, что он собирается… Здесь не было оркестров на его уровне.

Он налил по полной стопке.

— Алеш, чтобы тебя внутри не мучило, что мучает.

Как он быстро догадался. Я выпил до дна, он повторил. Водку я никогда пить не умел, поэтому закашлялся. Он сразу протянул мне соленый огурец. Огурец был потрясающего вкуса. По телу сразу потекло тепло. Он налил снова. Я взял рюмку.

— За тебя, Илариоша, чтобы твоя мечта, американская, сбылась!

Мы выпили, и он мне положил ложкой грибы.

— Закусывай, а то ты тоже по горькой не мастак.

Я уколол гриб вилкой, потом проткнул второй и отправил в рот. В рот. Потом взял кусок ароматного черного хлеба. Как можно любить запах водки? А что бы делали без водки на Руси? Был князь великий Владимир, в одиннадцатом веке, раздумывал, не принять ли мусульманство вместо христианства как религию для Руси. Но как узнал, что «питие и веселье от него» запрещено магометанством, тут же отверг мусульманство и принял христианство. Побоялся народ — в клочья разорвет.

Как же России без питья.

— Ну, по последней, и я побегу. Квартиру видишь, все, что вокруг, пользуйся, в холодильнике мама тебе кое-что приготовила.

— Спасибо большое, не за что.

Я растерялся. Доброта человеческая — я забыл про нее…

— Есть за что: твой папа вылечил ее, до конца жизни будет благодарна. Телефон я тебе напишу, легко запоминается. И давай взбодрись, встряхнись и приведи себя в порядок. Здесь хорошая ванна, ложись в горячую, успокаивает нервную систему.

Я улыбнулся.

— Если захочешь прийти послушать, как я играю, дай знать.

— Иларион, я тебе очень и очень благодарен.

И я выпил до дна. Он оставил все на столе, дал ключи и исчез. Как будто его и не было.

Я сел на тахту, прикоснулся к подушке и неожиданно, как срубленный сноп, упал и уснул. Такого со мной никогда в жизни не было. Я проспал два часа, абсолютно ничего не помня. Это был чудесный глоток сна, моя голова просветлела.

Я позвонил домой и оставил папе номер телефона. Впервые он не сопротивлялся, что я не буду ночевать дома. Обычно он всегда запрещал и никогда не разрешал. Но дал команду: чтобы я занимался, выбросил все из головы и приезжал обедать.

Я прошел по небольшим квадратным комнатам. На кровати лежало свежее белье и две подушки. Две подушки. В ванне — свежие хрустящие полотенца. Нечаянная забота вдвойне приятна: о тебе думают. Я не знал, что у него такая мама.

Я умылся и достал из портфеля зубную щетку, пасту, подарок — английское мыло. И ненавистную бритву. Я не любил, чтобы не сказать ненавидел, резать себе добровольно лицо, шею, щеки — процедура, которую человечество называет бритьем. Я всегда резался, раздражалась кожа, текла кровь. Короче, это было Бородино или как будто танки прошли по траншеям.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Думая, что это звонят аккуратной, заботливой хозяйке, я взял трубку.

— Здравствуй. — Я не поверил услышанному голосу. — Я, наверное, не должна была тебе звонить и мешать…

— Как ты узнала номер?

— Я попросила сестру сказать, что это девочка с курса касательно зачета, и папа дал твой телефон.

— Тебя в детстве не учили, что обманывать — это не хорошо?

— Мне нужно было сообщить тебе важную новость…

— Какую?

— А ты где, Алеша?

Я заколебался.

— Я живу в квартире у знакомого. Пока сдам сессию и прочее.

— А можно…

— Что?

— Можно я к тебе приеду и расскажу все? Не по телефону.

— Уже поздно, я не хочу, чтобы ты ехала… в метро.

Она радостно выдохнула:

— А я возьму так…

— Что?!

— Прости, я оговорилась.

Я сдержался неимоверным усилием воли.