Лариса Васильева - Бессонница в аду

— Это хорошая идея, если бы только быть на сто процентов уверенным, что мы сможем довести дело до конца. Хан пока никому не сказал, какие поправки он решил внести.

— Мы это узнаем тогда, когда все ингредиенты по его заказу будут доставлены и сразу, не дожидаясь успешного завершения эксперимента, можно будет убрать его.

— Не все так просто… Он же не дурак, хитер, собака, наверняка что-нибудь заказал лишнее, для отвода глаз, понимает, что если все станет слишком очевидным, его могут убрать, никому не нужен безумец, даже гениальный…

Мария пролежала две недели под капельницей. Когда она оклемалась, Хан заглянул к ней и сказал:

— У меня есть не только твой адрес, но и адреса всех твоих родственников и подруг. Даже одноклассников и однокурсников, так что хватит бегать. И знай, если сбежишь так, что не найду, тебя заменит твоя сестра или племянница, сколько там ей лет? Кажется, двадцать один? Запомни, ты — моя! — и ушел, не спросив даже о самочувствие.

Все, конец, поняла Мария, и бежать уже нельзя. «Моя» — сказал, значит, это он так добивался меня? Так только в сталинских застенках пытали — ставили к стенке и стреляли мимо, чтобы испытав стресс, человек на все соглашался. Что же, ее доставляли в лабораторию чтобы напугать? Это был самый жестокий спектакль, какой только можно себе представить.

Ирочка, добровольно постоянно ухаживающая за ней, попозже в подробностях рассказала, как ее привезли, и чем это кончилось для парней из внешней охраны.

— Он ведь вас даже пальцем не тронул, а одного из ребят сразу насмерть… — удивленно повторяла она. — Только увидел, как вас избили, и сразу упал!.. Так страшно было смотреть на его судороги, ужас! Даже пена изо рта, я такого раньше не видела!

— Разве это не он им приказал меня избить?

— Нет! Конечно, нет! Его же не было здесь, это Олег отправлял погоню. И Олег не давал такого приказа, это парни из наружки, они же не знают какие у тебя с Ханом отношения. А он, приехал, узнал, что ты сбежала, закрылся у себя и сидел там, пока тебя не привезли, даже обедать не выходил, Шура ему туда носила.

Приходила Рита, жаловалась на жизнь.

— Мария, как я завидую тебе, ты такая сильная, не побоялась снова сбежать отсюда, а главное, чему я завидую, — ты внутренне спокойна, самодостаточна, тебе никто не нужен… Ну почему я не могу жить одна? И почему вечно влюбляюсь не в того, в кого надо?! Если бы Хан вот так приходил ко мне каждую ночь, я была бы на седьмом небе от счастья…

— Он ко мне давно не ходит, Рита.

— Ну, это потому, что синяки… На тебя же смотреть страшно…

— Он до этого перестал ходить…

— Да?

— Посмотри на меня, ты что, хотела бы быть на моем месте?

— Ну это же не Хан избивал… — растерянно произнесла Рита.

Наконец унесли капельницу, Марии разрешили вставать, и она пошла на завтрак со всеми. Женщина опять исхудала, подурнела, но Хан словно не заметил перемен — за столом он долго и жадно смотрел на нее, а ночью зашел в комнату:

— Лежать не надоело?

— Нет.

Ей не хотелось видеть этого жестокого человека, и она отвернулась к стенке.

— Пошли, чайку попьем. Это приказ.

И Мария встала, накинула халат и, покачиваясь от слабости, пошла следом за ним на кухню. Там она направилась было к плите, но он мягко отстранил ее:

— Садись, я сам налью… Побежала домой… — он говорил, не глядя на нее, наливая в чайник воду.

— А куда же мне бежать?

— Я тебя не устраиваю…

Что, он забыл, как жестоко обошелся с ней, забыл, как ее водили в лабораторию?! Неужели после этого можно разговаривать как ни в чем ни бывало?! Спасибо, хоть избивать приказал не он…

— Меня не устраивает роль кролика в твоей лаборатории.

— Насчет лаборатории я тебе уже обещал, сколько можно об одном и том же?

— Ты не представляешь, каково это, идти по коридору под конвоем охранников, так ответного чувства не добиваются.

Естественно, не подозревая о том, что испытала Мария, Хан решил, что она говорит это все также из сочувствия к старухам. Он не обратил внимания на ее путанные слова.

— Значит, соскучилась по мужу? — больше всего его волновало отношение женщины к мужу, любит ли она его до сих пор.

Мария ничего не ответила, у нее не было сил спорить с ним, да уже ведь говорила когда-то, что мужа разлюбила. Но ревность слепила Хана, он понял ее молчание, как подтверждение своих слов и болезненно скривился.

— Расскажи, как все происходит? — спросила она.

— Что?

— Эти твои опыты, научные эксперименты на людях…

— Я не хочу об этом говорить, о работе — только на работе… Ты же знаешь, моему мозгу требуется отдых, нельзя все время думать об одном и том же. И зачем это тебе?

— Как это зачем? Должна же я знать, что меня ожидает в недалеком будущем…

— Тебя это никогда не коснется.

— Ты это уже говорил… Но трудно предугадать заранее, в какой момент ты захочешь остановиться в следующий раз. Вдруг доведешь все до конца… Я тебе надоем и не станешь прерывать свой спектакль.

Он напряженно смотрел на нее, словно не совсем понимая, о чем она говорит.

— Ты неправильно обо мне судишь.

— Знаешь, если тебе надо меня использовать в своих опытах, то сделай это сейчас, мне что-то не хочется жить… Нет сил сопротивляться, мне даже не страшно…

— Перестань, скоро ты встанешь на ноги.

— Тебе для опыта нужна здоровая женщина?

— Мария, это у тебя от слабости депрессия, ты должна помогать своему организму бороться. Я же держусь, терплю головные боли, а с таким, как у меня, заболеванием люди часто кончают самоубийством…

— Скажи, как можно ночью разговаривать с человеком, а утром отправлять его на смерть?

— Не знаю, по ночам я беседую только с тобой, а ты до сих пор жива, несмотря на свой язык, — вскипел он.

— Мне надо лечь, — она испугалась.

— Иди.

Если бы Мария не была уверена, что ее водили по приказу Хана — он ведь сам говорил: в лабораторию попадают только по его приказу, весь разговор был бы другим. Но она поспешила уйти. По дороге ругала себя: «Как же я не дальновидна! Отталкивать такого человека опасно, обидишь его и прогуляешься еще раз под конвоем. Почему я не могу лицемерить…» Если он в этот раз хотел просто попугать, то в следующий наверняка не остановится. Струсив, она сама вышла следующей ночью, и Хан тоже пришел. Сел рядом, сжал ладонями голову.

— Опять боли? — встревожилась она, против воли испытывая сочувствие к нему… — Давай, помассирую.

Он послушно пересел на стул.

— Я вчера вспылил, извини.

— Да по сравнению с визитом в лабораторию это ерунда.

Он застонал.

— Когда у тебя началось это, с головой? — почти шепотом сказала она, говорить громко не было сил.

— Садись, какой с тебя сегодня массажист…

Но она все же немного продолжила, скорее не массируя, а поглаживая.