Андрей Колесников - Тачки. Девушки. ГАИ

Настроение у Гриши было хорошее. На блокпосту в этот день дежурил его бывший командир. Предчувствуя встречу с ним, Гриша очень радовался.

Мы подъехали к блокпосту. Солдат и командир встретились и обнялись. Гриша сказал ему, что он тут с друзьями-журналистами, которые хотят попасть на ту сторону. Командир что-то ответил. Гриша как-то помрачнел. Командир подошел к нам и сказал по-английски, что поможет. Палестинские такси довольно далеко от блокпоста, поэтому он нас подвезет к ним на своей машине.

– Это ведь опасно, – сочувственно сказал я ему. На самом деле я был, конечно, доволен, что не придется идти пешком.

Он смеялся от души.

– Мне приятно лишний раз поглядеть им в глаза, – говорил он.

Это был, похоже, и правда, боевой командир.

Он уже сел в машину, когда Гриша вдруг страшно засуетился. Он просил немного подождать. – Да чего ждать? – раздраженно спросил я. – Время идет.

Мы были уже в двух шагах от цели, и я не простил бы себе, если бы Ясира Арафата похоронили без нас.

– Секундочку, – повторял Гриша, – я должен найти скотч, мы вырежем из бумаги буквы «TV», приклеим к лобовому стеклу и поедем.

– Мы-то поедем, – удивленно сказал я, – а вот ты-то не поедешь.

– Да нет, – объяснил он, – я еду вместе с вами. Если, конечно, не буду вам обузой. Будет, мне кажется, как-то странно, если я останусь здесь.

Я не видел в этом ничего странного. Обузой он не был бы, потому что там нам очень нужна была машина, которая всегда была бы под рукой. Предполагалось, что на территории резиденции «Муката» и вокруг нее соберутся десятки тысяч людей и машин. А на арабских таксистов, да еще в такой день, не было, конечно, никакой надежды.

Но я не понимал, что случилось с Гришей. Что за перемена произошла в этом интеллигентном, очень закрытом парне? Что-то, видимо, происходило в его голове все это время, если в результате на-гора она выдала такое решение.

– Гриша, ты хорошо подумал? – я должен был все-таки задать этот вопрос.

– Где же взять скотч? – озабоченно бормотал он.

– А машину не жалко? – добивал я его.

– Мы будем беречь ее, – на первый взгляд разумно отвечал он.

На самом деле он нес какую-то чушь. Посмотрел бы я на него, когда он начал бы беречь в Рамалле машину от арабов.

Нашли мы бумагу, и скотч ему командир принес. Въехали в город. И буквально через пять минут пропала вся моя доброта к Ясиру Арафату, так долго копившаяся в моем сердце. Во-первых, как только мы заехали, зашло солнце. Небо над Рамаллой сделалось похожим на то, что я видел в фильме «Властелин колец» над царством Саурона. Арабы были не то что неприветливы. Они останавливались и внимательно смотрели на наши израильские номера. Было очевидно, что чужие здесь не ездят.

Когда мы подъехали к резиденции, я предложил развернуть машину в обратную сторону и вообще поставить ее подальше от центрального входа. Я понимал, что, когда мы будем возвращаться, возникнут проблемы.

Когда мы выходили из «Опеля», добрый чумазый арабский мальчик уже бил по капоту длинной палкой. Я погладил его по голове. Он успокоился.

Гришу (хотя это, может, ему и не понравится) было трудно отличить от арабов. Все они, честно говоря, на одно лицо. Гриша ходил в толпе, и арабов настораживало только то, что он постоянно щелкает фотоаппаратом. В общем, он показал себя мужественным человеком. К тому же он получил резиновой дубинкой по спине от палестинского полицейского, когда пытался заглянуть в могилу Арафата минут через 15 после захоронения.

На похороны мы успели. Все было очень бурно. Несколько часов пролетели, можно сказать, незаметно. Надо было возвращаться. Я вдруг обратил внимание, что стремительно темнеет. Гриша тоже озаботился этим. Мы начали выезжать из города. И тут выяснилась еще одна неприятная подробность. Непонятно было, куда ехать. По дороге шли толпы арабов. Никто из них не обращал на нас внимания и слава богу. Если бы мы начали их спрашивать про дорогу, они обязательно обратили бы. Эти израильские номера все-таки в любой момент могли сильно осложнить нам жизнь (и упростить смерть, так и хочется добавить).

Но не это могло нас погубить. Нас губила еврейская манера вождения Гриши. Он же всех пропускал. Пешеходов. Машины. В результате мы просто стояли.

– Что же ты делаешь? – спрашивал я его. – Езжай!

– Там же люди идут, – волнуясь, отвечал он. – И нерегулируемые перекрестки.

– Давай я сяду за руль, – предложил я. – У нас в Москве всегда так. И ничего, ездим.

Новая перспектива испугала его гораздо больше.

– Вообще-то я могу и по-другому, – вдруг сказал он. То, что он делал, было даже как-то слишком. Арабы выскакивали из-под колес «Опеля», как мячики из-под бутсы хорошего футболиста. Оказалось, в армии Гришу научили и такой манере езды. Но в инструкции не было пункта, что надо применять ее, когда пытаешься выбраться из города Рамалла после похорон палестинского лидера Ясира Арафата.

Мы, по-прежнему не зная дороги, буквально на ощупь добрались до блокпоста. Это было даже удивительно для меня. Гриша оставался невозмутим. Он отсалютовал своему бывшему командиру. И через 20 минут мы были уже в Иерусалиме.

Я его все-таки спросил, почему он взял да и поехал с нами в Рамаллу.

– Могу рассказать, – пожал он плечами. – Да, я не собирался, потому что это было бы безумием. Но мой командир сказал, что ему настолько интересно, что там, в резиденции, произойдет, что если бы он не был на службе и в форме, то обязательно бы поехал и посмотрел на все это собственными глазами. Такое ведь можно увидеть один раз в жизни. – То есть на «слабо» тебя взяли, Гриша? – удивился я.

Он согласился.

Был поздний вечер. Шел снег. Так, наверное, должна начинаться повесть о любви. Но так началась повесть о ненависти. Я вышел из метро и увидел картину, которая меня очень и очень разочаровала. Моя машина, стоявшая возле тротуара у выхода из метро, была надежно заперта троллейбусами.

Их было много. Где-то впереди что-то с одним из них случилось, и теперь они стояли, вытянувшись бессмысленным караваном метров на двести. Заперли они не только мою машину. Думаю, на каждого водителя троллейбуса приходилось по двое-трое таких, как я.

Сначала я разнервничался. Конечно, я очень торопился. Но убедил себя, что должен ждать и надеяться. Надеяться и ждать. Больше мне, казалось, ничего и не оставалось. Мои товарищи по несчастью стояли беспомощными и злыми кучками. Время от времени кто-то с приглушенным криком «Ну, суки!..» бежал в голову троллейбусной пробки и возвращался через несколько минут безучастный ко всему происходящему.

Я начал думать, что же можно сделать в этой ситуации? Можно было бы попробовать въехать на тротуар и через него выбраться на оперативный простор. Тем более что это был даже не тротуар, а трамвайная линия. Но слишком высок был бордюр, и не только для моего «Пежо». Две машины уже застыли на этом бордюре на брюхе, уткнувшись носами в залежи снега. Участь их была незавидна.