Лариса Васильева - Темные воды

У тети Люси началась рвота, Сальмиха принялась дуть на больную, брызгать святой водой, читать молитву. Когда той стало легче, велела пить настой за полчаса до еды три раза в день, молиться чаще и проводила ее. Сама продолжала тихонько бормотать:

— Помолиться перед смертью, оно будэ неплохо. А настой, колы не поможэ, так хош боль снимэ.

Бабка вышла проводить больную, увидела Сашку и охнула:

— Та шо ж ты робишь! Шо ж ты уся замочилась, як маленька. Вот дурна дэтына, усю цибарку выхлюпала, як воду носить, ее нема! Ну-ка ступай витцеля!

Она даже не поняла, что внучка в этот раз работала вместе с ней. Сашка выйдя на улицу, упала без сил. Борьба с раком оказалась очень тяжелой, у двенадцатилетней девочки было мало сил для такого серьезного соперника. Она добрела до тени у забора, привалилась к нему рядом с собачьей конурой и закрыла глаза, а дворняга поскуливала и облизывала ее руки. Так она и просидела дотемна.

Когда через две недели тетя Люся снова появилась у них, вид у нее был гораздо лучше. Она прошла к Сальмихе, и та подтвердила, что уже не видит рака, но Сашка-то видела несколько живых маленьких оставшихся комочков, один из них уже вытягивал свои цепкие лапки. И когда бабка пошла готовить очередную порцию лекарства, она раздавила всех этих маленьких мерзких паучков. Тете Люсе снова стало плохо, но уже не так сильно, как в прошлый раз. А Сашка, отмыв руки, опять побрела в сад и долго лежала, закрыв глаза, на деревянном топчане под яблоней. Мать собиралась на работу и пришла за нею, а увидев, что Сашке нездоровится, отвела ее домой. Через пару часов все прошло, Сашка ожила, только все время очень хотелось пить. Мамина подруга выздоровела… Все считали, что Люсю вылечила бабка, да и сама Сашка не догадывалась, что ее усилия принесли большую пользу. Она была уверена, что только наблюдала за работой бабки.

Матери Сашка никогда не говорила о том, что и как она видит, не рассказывала, что взглянув на человека может определить любую болезнь. Сначала, пока была маленькой, молчала оттого, что была неразговорчива и просто не придавала своим способностям никакого значения, а позже — потому что поняла: и мать, и Лидия не одобряют этого. Сашка так же, как и мать, не верила в необычные способности людей. О том, что она сама обладает ими, раньше как-то не задумывалась, подсознательно считая это естественным.

Потом девочка перестала помогать бабке и сейчас не была уверена, сохранился ли ее дар после такого длительного перерыва, сможет ли она увидеть болезнь и понять, какое требуется лечение. Но все сразу вспомнилось, оказалось, что ее дар остался с ней.

Пообщавшись со сверстниками во время вступительных экзаменов, Сашка поняла, что во многом не дотягивает до них, жителей Москвы и других больших городов. Но у нее была прекрасная память и большая работоспособность, для сна хватало пяти — шести часов в сутки. И она начала заниматься английским по самоучителю, потому что на фоне ребят, закончивших спецшколы, да и просто столичные школы, Сашкин «инглиш» сильно хромал. Кроме того, Антон частенько подсовывал ей какую-нибудь книгу со словами: «Все грамотные люди прочитали это еще в прошлом веке». Потом взялся обучать азам работы с компьютером но от компьютерных игр Сашка отказалась наотрез — слишком много времени отнимают.

Много времени требовала и ее работа: пока доберешься туда, потом обратно, столько времени пропадает. К тому же, ее услуги нужны были не всегда, ей иногда приходилось просто сидеть на Зосиных сеансах — люди приходили погадать, а не получить диагноз, и Сашке за таких клиентов не платили. А ей хотелось заработать побольше, чтобы во время учебы не думать о деньгах на еду. Да и одеться надо. Откладывать деньги не получалось, хотя она экономила изо всех сил: пусть в музеях билеты были недороги, но и заработки у нее, оказывается, небольшие. В их городке это были бы бешеные деньги, а здесь — копейки.

Ни Антону, ни Клавдии Сергеевне Саша никогда не говорила о своей работе, они считали, что она просто гуляет по городу.

Антон вроде бы искренне любил Иру, но, как ни странно, он не мог быть долго вдали именно от Сашки, такого у него с Ирой не было, так его к ней никогда не тянуло. Он стал позванивать среди рабочего дня, чтобы услышать Сашкин чуть протяжный голос, заезжать при любой возможности днем, после работы теперь никуда не заходил, с друзьями не задерживался — торопился домой. Ира все больше обижалась: Антон отдалялся от нее. Конечно, на ее месте любая девушка стала бы ревновать, хотя Ирина не считала Сашку соперницей, та казалась ей некрасивой. Антон оправдывался желанием помочь сироте, говорил, что это просто вежливость, порядочность, но Ире все равно не нравилась такая заботливость. Однажды она обратила внимание, как Антон взял Сашу за руку, помогая перепрыгнуть лужу, и потом они еще долго так шли — ему явно не хотелось отпускать тонкую Сашкину ручку.

Ира уже видеть не могла эту высокую тоненькую девушку с бело-розовой нежной кожей, сама-то она никогда не была такой нежной, как эта инфузория. «По тебе солярий плачет!» — язвила москвичка. Как бы она ни злилась, но в душе чувствовала: в некрасивой Сашке есть странная притягательность, не зря на девчонку оглядываются парни. Ну и пусть! Зато у нее полно других достоинств, хотя бы нормальный, человеческий взгляд. А эта как посмотрит своими темными глазищами, аж мурашки по коже. Умей Ирка рисовать, она бы нарисовала колдунью, и это был бы Сашкин портрет. «И Антона ни за что ей не отдам!» — решила Ирина. Она все чаще глумилась над провинциалкой:

— Пожалуй, Урал слишком близко, ты, скорее, из таежного тупика… — говорила она. — Жили там такие, Лыковы.

Сашка о них, разумеется, не слышала, смотрела непонимающе.

— Ну вот, газет, конечно, не читала, — комментировала ее взгляд Ира. — Так и буду тебя называть — Агафья Лыкова.

— Ира, она слишком молода, чтобы знать о Лыковых, — защищал Сашку Антон.

Напрасно он старался, девочка тут же давала Ире другой повод для язвительности.

— Ой, а куда я положила мой полотенец? — спрашивала она.

— Полотенце Антона всегда висит в ванной комнате, а твой вон, в «колидоре» на «стулке» лежит, — высмеивала ее Ира.

Сашке не хватало находчивости и остроумия съязвить в ответ, но память у нее была хорошая: она запоминала свои промахи, таких ошибок больше не допускала. А вскоре избавилась от мягкого малороссийского «г», от окончаний «ся» у невозвратных глаголов и других ошибок речи. Тайком от Иры и Антона она усиленно пыталась «цивилизоваться»: с утра в одиночестве обходила всевозможные музеи, после обеда шла на свою работу. Вечерами сидела с книгами, а два-три раза в неделю, посещала с Антоном и его невестой концертные площадки, всякие клубы и дискотеки.