Ричард Йейтс - Плач юных сердец

— Давно пора, Пол, — скажет она. — Давно пора избавиться от этих бессмысленных предрассудков. Нельсоны — прекрасные люди, и они будут рады с тобой познакомиться.

И тогда в студии Тома Нельсона замечательным образом соберутся сразу три художника. Мужчины будут поначалу вести себя сдержанно — крепко пожмут друг другу руки, а потом отступят на шаг назад, чтобы оглядеть друг друга с ног до головы, — но вся напряженность исчезнет, как только Люси принесет и покажет свои работы.

— Господи, Люси, — едва слышно проговорит Том Нельсон. — Когда ты успела научиться так писать?

Впрочем, Люси не надо было объяснять, каким предательским бывает воображение. Доктор Файн называл это «фантазированием» — словом столь же диким и тяжеловесным, как и все остальные из его арсенала, и она решительно выкинула все это из головы.

Когда Люси подъехала к дому Мэйтлендов, Пол был еще на работе, возился с очередным плотницким заказом; и это было крайне неудачно, потому что Люси знала, что от Пегги Мэйтленд особо радушного приема ждать не приходится.

— Я никогда не пью, пока Пол домой не придет, — объяснила Пегги, когда они неловко уселись друг напротив друга, — но могу предложить тебе чашечку кофе. И я как раз утром напекла печенья с изюмом — хочешь?

Кофе Люси на самом деле не хотелось, а с печеньем проблема состояла в том, что на вид оно было не меньше шести дюймов, и как его вообще можно съесть, Люси попросту не знала. Говорить с Пегги Мэйтленд было практически не о чем — было всего две-три общих темы, и Люси старалась задержаться на каждой из них как можно дольше, только чтобы не сидеть потом в полном молчании.

Да, у мамы и отчима было «все нормально». Да, у Дианы и Ральфа Морина тоже все было «нормально», хотя они все еще жили в Филадельфии; у них было уже двое маленьких сыновей и скоро должен был родиться третий ребенок.

— И кстати говоря, — сказала Пегги, — я тоже беременна. Мы совсем недавно об этом узнали.

Люси сказала, что это замечательно; сказала, что очень рада; сказала, что она уверена, что рождение ребенка принесет им обоим огромную радость, и даже выразила надежду, что этот ребенок будет первым из многих других, потому что Пол и Пегги всегда казались ей идеальной парой для большой многодетной семьи.

Но пока она прислушивалась к собственному голосу, произносящему все эти слова, не решаясь отвести ото рта это гигантское печенье, она прекрасно понимала, что, как только она замолчит, в комнате воцарится молчание.

Так оно и оказалось. У нее получилось еще откусить печенье и сказать, жуя, «очень вкусно», но после этого тишину не нарушало уже ничего. Пегги не задала Люси ни одного вопроса — не спросила даже ни про Лауру, ни про Лигу студентов-художников, — а раз вопросов больше не было, то и разговор продолжаться не мог. Предавшись молчанию, они обе сосредоточились на одном: ждали, когда придет Пол.

«Ты никогда мне не нравилась, Пегги, — сказала про себя Люси. — Ты очень симпатичная, и я знаю, что все считают тебя сокровищем, только вот мне ты всегда казалась испорченной, самовлюбленной и грубой. Почему ты не повзрослела и не научилась быть доброй, как большинство других людей? Хотя бы внимательной к другим? Хотя бы вежливой?»

Но вот наконец за дверью послышался топот, и в дом вошел Пол.

— Привет, — сказал он, опуская на пол ящик с инструментами. — Рад тебя видеть, Люси.

Выглядел он устало — заниматься физической работой ради служения искусству было ему уже слегка не по возрасту, — и направился он прямиком к бару. Люси решила, что ей повезло, потому что, как только Мэйтленды повернулись к ней спиной, она смогла открыть сумочку и запихать туда это проклятое печенье.

Пол почти уже допил второй стакан, когда вспомнил, зачем приехала Люси.

— Ну так и что с этими картинами? — спросил он.

— Они у меня в машине.

— Помочь тебе принести?

— Нет, Пол, сиди, — сказала она. — Я сама принесу. Там их всего четыре.

Когда она внесла их в дом и стала расставлять в гостиной вдоль стены, она уже настроилась на разочарование. И в первую очередь она готова была пожалеть, что вообще приехала в этот дом.

— Ну что, славные работы, Люси, — сказал Пол через некоторое время. — Очень славные.

Мистер Сантос умел сказать это слово так, что оно наполняло тебя гордостью и надеждой, но Пол употреблял его совсем иначе. И, оторвавшись от картины, он ни разу даже не посмотрел на Люси.

— Я никогда не мог толком ничего оценить, я тебе говорил, — сказал он, — но в данном случае я, конечно же, вижу, сколько дала тебе Лига. Ты многому научилась.

Собраться и сложить картины получилось быстрее, чем расставить их для показа, и, направляясь к двери, она с легкостью подхватила их под мышку.

Пол поднялся, чтобы с ней попрощаться, и только в этот момент в первый раз посмотрел ей в глаза: его печальный взгляд по-дружески просил у нее прощения за то, что он не смог сказать большего.

— Не забывай нас, Люси, приезжай почаще, — сказал он, а Пегги не сказала ни слова.

Люси заехала домой, только чтобы принять душ и переодеться, потому что обещала быть в студии у Тома Нельсона задолго до того, как начнут собираться гости. Пока она причесывалась, ее охватила какая-то тихая радость, и она только потом поняла, в чем было дело: Чарли Рич будет все время о ней думать.

Том сидел и барабанил под запись Лестера Янга и был, казалось, полностью погружен в музыку, однако стоило ему увидеть Люси, как он моментально остановился, поднялся и выключил проигрыватель.

— Слушай, Том, — начала она, — хочу, чтобы ты кое-что мне пообещал. Если картины тебе не понравятся, ты так мне и скажи. Если сможешь объяснить, почему они тебе не нравятся, мне это будет полезно, — может быть, это чему-нибудь меня научит; но главное, чтобы ты сказал мне все это прямо. Давай без дураков, ладно?

— Ну, это уж само собой, — сказал Том. — Буду безжалостен. Буду зверски жесток. Только давай я для начала скажу, что выглядишь ты сегодня потрясающе.

И когда она благодарила его за комплимент, изобразить особую стеснительность у нее не получилось — она знала, что действительно хорошо выглядит. На ней было новое платье, причем такое, про которые говорят: «Ах, ты в нем совершенно преобразилась!» — прическа была точно какая надо, а желание услышать оценку собственных работ, вполне возможно, придавало выражению ее лица и глаз определенное сияние.

Она расставила все четыре картины вдоль стены рядом с барабанной установкой, и Том по очереди присел перед каждой из них, чтобы внимательно рассмотреть. Делал он это очень неспешно, и она начала уже подозревать: он просто тянет время, пытаясь сообразить, что можно сказать.

— Ну да, — проговорил он наконец и провел своей выразительной рукой вдоль изогнутой линии на картине, которую она считала своей лучшей. — Ну да, вот это очень симпатично сделано. Да и вообще вся эта часть симпатичная; и вот эта тоже. И еще вот здесь, на этой картине, очень удачная композиция. И цвета тоже удачные.