Фред Стюарт - Век

— О да, это так. Но ты так и не ответила на мой вопрос. Зачем тебе нужно это знать? Надеюсь, ты не собираешься одалживать Моррису деньги на его картину?

— Мама, у него неприятности. Ему срочно нужен миллион долларов, и никто не дает ему денег, потому что все говорят, будто «Россия» провалится. Я должна помочь ему!

— Потому что он твой муж?

— Да.

— Ты говорила мне, что была против того, чтобы он делал эту глупую эпопею, и все-таки ты готова дать ему деньги?

— Я люблю его, — просто сказала Барбара.

— Миллион долларов — большая цена за любовь. Это Моррис попросил тебя вложить деньги в фильм?

— О нет! Он никогда не попросит меня об этом. Он может попросить тебя или еще кого-нибудь, однако он слишком горд, чтобы обратиться ко мне. И отец, конечно, отказал ему, так что это исключено. Он на самом деле загнан в угол, и хотя я думаю… Я не возлагаю больших надежд на этот фильм, но все равно хочу помочь ему. Мой кредитный фонд достаточно велик, чтобы я могла взять под него миллион долларов?

— Да, разумеется.

— Тогда я позвоню отцу и попрошу оформить мне кредит. Я могу позвонить по твоему телефону?

Она заказала разговор. Трансконтинентальная телефонная служба была введена в действие пять лет назад, в январе 1915 года, и все еще считалась новинкой. Но связь была удивительно хорошей, и уже через пять минут Барбара разговаривала с Виктором. К ее изумлению, отец не выдвинул никаких возражений и сказал, что отдаст распоряжение на следующий же день перевести деньги на счет Морриса в «Американский банк» — банк-корреспондент «Декстер-банка», — кредит будет предоставлен под обычный деловой процент, то есть четыре процента. Виктор добавил, что шлет ей свою любовь, и пожелал Моррису удачи. Когда Барбара повесила трубку, ей пришло в голову, что иметь отца-банкира — это совсем неплохо!

Во время ее разговора с отцом Люсиль удалилась в спальню. Потом Барбара подошла к дверям и увидела, что мать сидит в кресле около окна, по ее щекам текли слезы.

— Мама, что случилось?

— О, ничего.

Барбара вошла в спальню.

— Ты не можешь плакать ни от чего. В чем дело?

Люсиль взяла ее за руку:

— Просто… Я подумала, как хорошо любить кого-нибудь так, как ты любишь Морриса. Он такой своеобразный человек, но… Словом, ты ведь сразу же решила одолжить ему деньги, правда?

— Да.

— Я хотела бы быть такой же, как ты. — Она закусила губу, пытаясь сдержать слезы. — А я только и делала, что брала их у твоего отца. Брала, брала, брала… О, я не притворяюсь, что, если бы мне пришлось повторить все сначала, я бы вела себя по-другому, но все же я стыжусь своего поведения. О Господи, единственное, что я ненавижу, это женщин среднего возраста, оплакивающих свои ошибки…

— Может быть, иногда и неплохо поплакать.

— Возможно. Парадокс в том, что, оказывается, твой отец был прав.

— О чем ты?

— Когда мы договорились о разводе, он напоследок сказал мне, что жалеет меня, так как знает, что со мной случится. Я не забыла его слов, и он оказался прав, черт его побери. Я знаю, что все говорят обо мне, в том числе и ты, и Лорна, и Дрю… что я «купила» Арчи, — и это правда. Ему плевать на меня, и я это знаю. Я просто недалекая тщеславная женщина, которая купила себе молодого мужа и титул.

Барбара стиснула руку матери.

— Все мы все равно любим тебя.

— Правда?

— Конечно.

Она наклонилась и поцеловала мать. Люсиль обняла Барбару.

— По крайней мере я сделала в жизни одну хорошую вещь, — прошептала она, — я родила двух замечательных дочерей.

Когда Моррис вошел в «Каса дель Мар», он спросил дворецкого:

— Где миссис Дэвид?

— Наверху в детской, сэр.

Моррис взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, пролетел по коридору и ворвался в детскую. Барбара сидела в кресле-качалке и кормила Аллена из бутылочки.

— Нет! — закричал он, тыча в жену пальцем, словно обвиняя ее. — Я не возьму твоих денег! Я ценю твое благородство, но Моррис Дэвид не примет денег от жены! Мне наплевать на то, что дела совсем плохи нет!

Барбара была невозмутима:

— Тебя не устраивают мои деньги?

— Да, не устраивают! Каждый продюсер в Голливуде скажет, что я на содержании у жены!

— Ты бы взял деньги у моего отца, однако не возьмешь у меня? Это очень странный двойной стандарт, Моррис. Кроме того, я не даю их тебе. Я вкладываю их в «Дэвид продакшнз». На определенных условиях.

Он уставился на нее:

— Еще и на условиях! На каких же?

Барбара встала, поцеловала Аллена в лобик и уложила его в плетеную колыбельку.

— Моррис, ты гений комедии, — начала она. — Никто в Голливуде не может сделать более смешного фильма, чем ты. Это может показаться странным. Но самой смешной твоей картиной может оказаться «Россия».

Он побагровел.

— Смешной? — закричал Моррис. — Эффектной, — да! Трогательной, трагической, волнующей — да! Но смешной?

— Это пиршество смеха. Честно говоря, когда я ежедневно смотрю отснятые куски, то с трудом удерживаюсь от хохота. Из Лауры Кайе выходит такая же великая княгиня, как из меня. А Рекс! Все, что я могу сказать об этом лакее Игоре, это то, что просто удивительно, как это с такими революционерами вроде него царь не удержался на троне. Ты должен взглянуть правде в лицо, Моррис: твой фильм — просто глупый, и не более того.

Он силился сказать что-то, но изо рта вырвался лишь какой-то шипящий звук. Моррис бросился в кресло-качалку. Барбара впервые увидела на лице у мужа страх.

— Глупый? — спросил он робко. — Ты так думаешь?

Барбара подошла к нему, встала на колени и взяла его за руку.

— Милый, я не хочу причинять тебе боль, однако я должна быть с тобой честной ради твоего же блага. Ну, и моего тоже, и Аллена. Я знаю, что ты хочешь сделать из «России», и думаю, что это великолепно и восхитительно, но ты не Д. В. Гриффит. Ты — Моррис Дэвид, и это замечательно само по себе. Ты сказал мне, что хочешь, чтобы тебя уважали, хочешь не «просто» заставить людей смеяться, — неужели ты не понимаешь, что миллионы людей любят тебя, потому что ты можешь заставить их смеяться. А что может быть замечательнее этого — заставить людей смеяться? Мне совершенно наплевать на великую княгиню Ксению или русскую революцию, и у меня есть тайное подозрение, что и всем остальным людям в Америке наплевать на это. Но заставь меня смеяться, и я полюблю тебя навеки.

Он пристально смотрел на нее.

— Ты считаешь, эта картина провалится? — шепотом спросил он.

— Эта картина — да, — сказала она, поднимаясь с колен. — Но если ты сделаешь то, что я хочу от тебя, думаю, ты добьешься грандиозного успеха.

— А чего ты от меня хочешь?

— Преврати свой фильм в комедию, — спокойно ответила Барбара, избавься от того гамбургского хвастуна Вилли фон Газбега, поставь фильм сам, и пусть люди смеются. Тебе не придется даже переснимать отснятый материал, потому что он уже смешной. Просто добавь в него немного балаганных номеров и преврати все в пародию.