Элеонора Долгилевич - Яблоки на асфальте

Аня советует:

— А ведь вам домой пора — горите. Вон какой красный!

— Я шерстяной, не возьмёт. У меня ещё вопрос. У вас в Прибалтике рыба какая? — Молчим. — Отвечу: у вас рыба холодная. А у нас серушка тё-о-о-пленькая… как баба…

Серый:

— Ну! Как баба — бл… буду! — Утробно гогочут.

Взрываюсь:

— Послушайте, возьмите вашу рыбу назад!

— Не, это вам. Подарок. Серый, цыц! А то сердятся.

Анка тихо сочит сквозь зубы:

— Вот быдлис-симо… — И громко: — Мне надоело! Вам говорить — как через Волгу кричать.

— Вы куда? — Вова встаёт. — Я с вами.

Мы бросаем всё ненужное на камень и быстренько к воде, — слабые легковозбудимые женщины. Вот они, желанные волны на выручку. Остужают, несут за собой, дальше, к нашей стремнине, приятно обнимают, умиротворяют. Рыбачки́ пупсиками плюхаются у берега.

Аня:

— А фразочка про валентность на ухо легла. Откуда это у тебя?

— Один из словесных фантиков, оставшихся со студенчества. Современный русский невозможно было сдать с первого захода.

— Сдала?

— Да. Но лет пятнадцать эта сдача снилась.

— Почему?

— Затянувшийся послеэкзаменационный синдром. Плюс излишняя впечатлительность и вечная неуверенность в себе.

— Я тоже под впечатлением: так хорошо здесь, подальше от берега!.. И никто язык не поганит.

— Аня, их языком, эмоциями, руководит правое полушарие мозга, — короче, язык гамадрил. И знаешь, мне иногда кажется, что и Серых-Вовок, и меня с тобой — всех нас считают гамадрилами, тупо долбя и твердя только об учителях-дрессировщиках и врачах-ветеринарах. Скотобаза получается. Территория, а не страна.

Аня хлопает ладошкой по набежавшей волне:

— А я знаю, кто и где на самом деле обезьяны-павианы. И оч-чень похожи! Пусть посмотрят в зеркало сначала на себя. Вот поглядись в Волгу!

Глядимся. Волга своей мощной водяной кистью изящно размывает наши незамутнённые отражения, тут же смешивая их с зеркальной акварелью неба и солнца.

Анна с сожалением:

— Мы красавицы, но смываемые.

— Ладно, хватит нарцисситься. У меня к тебе отвлечённый вопрос: рыбы умеют ругаться?

— А ты что думаешь?

— Умеют.

— Как?

— А вот так: буль-буль-буль! — пускаю из волны водяные пузыри, выпучивая рыбьи глаза. Анна хохочет, тоже булькает и визжит, что утонем от смеха. Не утонули. Плывём назад — успокоенные, свеженькие и добрые. Аня:

— Если получится — обсохнем, а нет — сматываем удочки.

Нас встречают те же. Вова с упрёком:

— Далеко заплываете. Что вы там делали так долго?

Анна:

— Воду раскрашивали, потом в морской бой играли. А который час, не скажете?

— Вот бл…! Опять забыл свой мобильник. Знаете, я каждое лето здесь сею по одному или два телефона.

Я, с иронией:

— И как — выросли?

— Кто вырос? Серый, они точно из Прибалтики. — И нам: — Схожу к лодке, поищу мобильник. А то снова украдут. — Серый тянется за ним. Мы, смеясь, хватаем всё из камня в пакеты, бутылки с водой и уловы.

Аня:

— Смотри, вон вверху мужик. Высокий такой. — Машет ему шляпой. Он спускается к нам, а мы поднимаемся. Она любезно: — Здравствуйте. Поговорите с нами.

— Хорошо. О чём?

Помогаю:

— Как вас зовут?

— Володя. А я за вами наблюдал.

— Понаблюдайте ещё.

Мы застилаем бордюр, садимся, поливаем ноги, вытираем. Складываемся, одеваемся. Володя:

— Вы, дамочки, хорошо плаваете. И далеко.

Анна:

— Да, нам это уже говорили сегодня.

— Значит, я не оригинален.

Отходим. Оглядываюсь. Внизу толстячок торопится к нашему камню, смотрит вверх. Показываю ему: мы не одни. Машет бутылкой пива. Отмахиваюсь — мы ушли! Догоняю парочку. Анна попутчику:

— Вы извините, дальше мы сами.

— А как же я?

— Как и раньше. Счастливо. И спасибо вам.

— Я понял. Это вы… чтоб отвязаться от тех кавалеров.

— Извините. Хорошего вам отдыха, — прощаюсь, подруга тоже кивает.

Заворачиваем на дорожку в камыши. Аня:

— А этот-то ничего.

— Но он ведь тоже Володя, а значит — Вова.

Анка смеётся. Я вторю и продолжаю:

— Давно я так не удирала. Здорово! — И через паузу: — А мужички-то нас даже немножко понимали. Но Вова-рыбачок книжки свои читать не будет — клянусь его красотой!

— Почему?

— Потому что он да-а-вно пенсионер! — Взрываем смехом камыши. Продолжаю сквозь слёзы: — Притом он вовсе не скучный французский комильфо. — И шёпотом добавляю: — Бля буду.

Анкины кошачьи глаза рысью мечут в меня, и она ехидно заключает:

— А ты гамадрилка в правом полушарии мозгов! — Снова лопаемся, и Анна заключает: — Утро-то сегодня задалось!

— Т-точняк, к-как в Прибалтике.

— И обед будет особенный.

— Ага. Серушный!

Дуэтный хохот до перекрёстка с прощанием в разные стороны до завтра.

Через год вновь спешу-бегу к Волге, в любимый уголок отдохновения. Конечная троллейбусов, подпиленный скверик, дворы домов позади.

Разом открылся залитый слепящим солнцем простор. Торопливая крутая дорожка по склону словно стёрта вражьей рукой. В песочные барханы зарылись мордами и чудятся в мареве утра две однорукие махины, что вгрызлись железными зубами ржавых ковшов в растерзанную и безответную плоть земли. Не корабли пустыни.

Обегаю их вдоль по краю. Резко вниз, к набережной, на покатой спине которой лезет в глаза всё та же старая татуировка «купаться запрещено».

Ступенчатый спуск к пляжу. По кромке его железные колья-столбы угрозливо торчат, нацелившись чёрными дулами в мирную синь неба. Прижмуриваюсь. Ресницы тут же дорисовывают колючую проволоку вдоль столбов. Бр-р… Отвернуться. Ухо ловит фразу-вопрос: «Прихватизировали и это?»

Окурочный песок туда-сюда. Слева в стороне ни тени от пушистого куста вербочки-любимицы, лишь одно воспоминание от её недавней прохлады. Нет и нашего доброго камня преткновения посередине.

Справа под колючим солнцем всё та же сотня дачников-подвижников в ожидании старенького, но пока верного советского лаптя-переправщика.

Невдали на речном приколе сыто и пусто качаются бело-голубые тела то ли приватных, то ли прихватных катеров. Хлюпают. Тошно. Как в прокисшем борще. Или в неволе.

… Дорога домой вверх на преодоление, по городскому плану точечной вырубки. Ни деревца-кустика, ни веточки, ни листика живого-зелёного, ни желания вернуться завтра.

Мимо в пыльных клубах не то видения туманного будущего, не то привидения планов городской мэрии… Это, гремя и газуя, проносятся миражи двух самосвалов, засыпавших нашу стёжку-дорожку к хорошему настроению. Что дальше?..

Рабочий день опрокинут, и сегодня — срочный ответ Калине, пока впечатления в куче от его напечатанного «Знахаря».

Засушенная жарынь странно-тихо затаилась. Или уморилась от зноя сама… Как там, в корректуре у этого молодого симпатичного поэта-психиатра… Голос в телефонной трубке у него такой… э-э… нежно-розовый… А! Вот! «Без тебя я высыхал по капле ежедневно»… бу-бу, бу-бу, ля-ля, на-на… «пульсациями сдавленного нерва давила жёлтая тоска, она душила — я стонал и ползал по прорезям открытого окна»… М-мда… капельно-воздушно высох и стал ползать по оконным прорезям… Интересно, а на каком этаже прорезалось это окно?.. Нет — с психиатром кончаю. Вот и дом.