Отто Штайгер - Избранное

Не могу не признать, что Бетти несет меньшую ответственность, чем я. Прежде я старался угадывать по глазам каждое ее желание и, к примеру, не только терпел, но и поддерживал ее пристрастие к нарядам, уговаривая ее: «Купи это платье, оно к тебе очень идет!» Теперь же меня возмущали такие поступки, и, когда Бетти просила денег, я отвечал: «Я не могу позволить себе такой расход. У тебя и так полный шкаф. Тебе и этого хватит». «Для подруг у тебя всегда хватает денег, а вот для жены нет», — гневно отвечала Бетти.

Если признаться честно, она была не так уж неправа. Не находя женской ласки дома, я начал с некоторых пор искать замену на стороне. Когда мне было двадцать лет, я никак не мог найти себе подругу и готов был подарить сердце, полное любви и преданности, первой встречной. Теперь, когда мне исполнилось сорок, женщины сами искали меня и мне оставалось лишь протянуть к ним руку. Это началось вскоре после рождения Клементины. Первой была дочь моей уборщицы, по субботам помогавшая матери убирать мою контору. Миловидное, жизнерадостное создание, не полных двадцати лет. Я смотрел, как она в блузе — настолько открытой, что видны были ее груди, — в пестром платке на голове и в юбке, подоткнутой намного выше колен, посыпала опилками полы. Заметив, что я смотрю на нее, она иногда задорно улыбалась, не прерывая работы.

Раза два я по субботам нарочно дольше обычного задерживался в конторе. Если никого вокруг не было, я, проходя мимо, обнимал свеженькую девчонку за плечи и на миг удерживал ее. Она ничего не имела против и только смеялась; однажды я поцеловал ее, и вскоре она стала моей подругой, первой со времени женитьбы. Эрика была не в счет.

Узнав об этом, ее мать сначала возмутилась. Я повысил ей часовую плату, после чего она уже не была так строга. Время от времени она все же говорила: «Нехорошо это, конечно. Ведь вы женаты!»

Вскоре она и совсем примирилась с таким положением, особенно когда заметила, как щедро вознаграждаются маленькие любовные услуги дочки. А я не скупился и покупал девушке то пару туфель, то шляпу или колечко. Эти подарки я обычно по субботам предварительно показывал матери. Она делала вид, будто вне себя от радости: «Ах, какая великолепная вещь! Нет, прелесть, просто прелесть! Вы совсем избалуете мне дочь. Нет, подумать только!» После чего звала Лизбет и с такой гордостью показывала ей подарок, словно купила его сама. Лизбет целовала меня, и мать говорила: «Теперь я оставлю вас. Придешь к ужину домой, Лизбет?» «Нет, — отвечал я. — Лизбет придет позже, не правда ли, милая?»

В течение двух-трех месяцев Лизбет своими поцелуями помогала мне коротать многие вечера. Но потом пришлось с ней расстаться. Эта дурочка так влюбилась в меня, что, если ей случалось видеть меня с другими женщинами, она устраивала мне сцены ревности. Когда я объявил ей, что все кончено, Лизбет расплакалась. Мать тоже обронила искренние слезинки, так как должность потеряла и она. Потом появились другие женщины. Бетти не упрекала меня. Но когда я отказывал ей в деньгах, она злилась.

Десятый день рождения Тедди выпал на воскресенье. В честь этого события мы решили устроить маленький праздник. Пригласили Гассера и Мелани, Бетти приготовила любимые кушанья мальчика: пирожки, зеленый горошек, на десерт — взбитые сливки. После обеда мы собирались покататься в машине Гассера.

Гости явились точно в назначенный час. Мелани привезла Тедди подарки: книжки и часы. Мальчик был в восторге и вежливо поблагодарил, он даже робко подал Мелани руку. Но когда она попыталась погладить его, он нахмурился и убежал. Шустрый мальчик не терпел безжизненную старую деву.

За обедом Гассер сказал мне:

— Я еду на несколько дней в Санкт-Мориц. Не составите ли мне компанию?

— Нет, — возразил я. — Не могу себе этого позволить. Но почему же так вдруг, среди года? Вы больны?

Он рассмеялся своим мрачным смехом.

— Болен? Ничего подобного. Но у меня назревает забастовка. «Повысьте ставки, иначе мы прекращаем работу» — вот что они мне вчера заявили. Хорошо! Будет так, как они хотят, можете мне поверить! — крикнул он и угрожающе поднял нож. — Я выдержу дольше, чем они. Могу я устроить себе отдых или кет?.. Забастовка! Чушь какая! Слыхано ли подобное! Пусть подождут, они еще узнают старого Гассера!

Я поддержал его:

— Есть люди, которым всегда всего мало. Чел «больше им даешь, тем больше они хотят. Вы совершенно правы. Только будьте тверды, и они скоро сбавят тон. Вряд ли им понравится хлебать одну воду!

Мы побеседовали еще некоторое время, согласились на том, что дерзость рабочих все растет. Гассер рассказывал, сколько часов в день он работал в молодости.

— А теперь? — закончил он свою речь. — Теперь они стоят за станком восемь часов и зевают. «Больше получать, меньше работать!» — другой песенки они не знают.

Мелани залилась краской и раза два поднимала глаза от тарелки, видно было, ей хочется что-то сказать. Теперь она воспользовалась небольшой паузой:

— Эти люди зарабатывают немного. Они бедны, и поэтому можно понять, если…

— Глупости! — с набитым ртом закричал Гассер. — Не болтай глупостей! Может, им больше платят в другом месте, а? Я никого не удерживаю. Кому не нравится, пускай убирается!.. Не хватает еще, чтобы собственная дочь называла меня живодером!

С мужеством, какого она никогда раньше не проявляла, Мелани возразила:

— Нет, отец, этого я вовсе не думаю. Но, если на жизнь не хватает, это же надо понять… Люди в отчаянии. Может, ты все-таки сумел бы… я не знаю…

— Вот именно, не знаешь, в этом вся беда. Сидит день-деньской за своими пяльцами и пытается мне указывать, как я должен вести предприятие. Но я-то хорошо знаю, кто за этим скрывается. Опять проклятая болтовня этого попа! Пусть он поостережется, этот почтенный господин! Не то я нечаянно когда-нибудь наступлю ему на хвост, если он не оставит меня в покое!

— О ком это вы? — спросил я.

Гассер схватил бокал и залпом осушил его. Затем протянул бокал Бетти и, в то время как она наливала ему, сказал со злобой:

— Есть у нас такой пасторишка в Лангдорфе. Настоящий подстрекатель. Лицемер!

— Это неправда! — дрожащим голосом воскликнула Мелани. Она готова была расплакаться. — Он не лицемер!

— Нет? Не лицемер?.. Он всегда чрезвычайно любезно приветствует меня на улице, а за спиной натравливает людей на меня.

— Отец, пастор Марбах никогда ничего не говорил против тебя. Иногда только, в самых общих чертах, о заработках…

— Молчи! — загремел Гассер. — Молчи и ешь!

Бетти вмешалась, стараясь замять спор.

— Итак, вы уезжаете в Санкт-Мориц? — спросила она.

— Да, — ответил Гассер, все еще злясь. — Мы сейчас поедем домой. Для меня все удовольствие испорчено.