Сергей Елисеенко - Ноль (сборник)

На обеденном перерыве я по глупости уселся за стол к старшеклассникам, за что был мгновенно облит с ног до головы молоком. Обливший меня дылда радостно ржал и указывал на меня пальцем. Мне же оставалось только утирать лицо маленьким носовым платочком. Я помнил, что ровно год назад меня также опозорили перед всей школой, я сдуру полез драться. И через пять минут сидел у стены, прижимая руки к разбитому носу. После этого момента я узнал, что справедливость не всегда торжествует. Тем более, никто этого старшеклассника даже пальцем тронуть не смел, ведь его папа — какой-то важный министр из правительства. Ну и ладно, будем умнее и перетерпим. Все равно я отомщу ему когда-нибудь. Конец учебного дня прошел еще скучнее начала. И уже сидя на дополнительных занятиях по английскому языку, я сам себе напоминал огромную сонную муху. Изредка поглядывая на часы, я с нетерпением ждал звонка, но время словно специально тянулось и тянулось, как сопли моего кота, когда он болеет.

16.20, еще пятнадцать минут, и я буду свободен. Но в этот момент тихое бормотание всего класса было прервано стуком распахнувшейся двери. Все изумленно повернули головы к человеку, стоявшему посреди дверного проема. Правда, я мгновенно узнал Николая Самсоновича, главного папиного помощника. Но сейчас на его лице была написана крайняя озабоченность, будто он должен сделать что-то неприятное для него.

— Здравствуйте! Можно мне поговорить с Дионисием Валентиновичем? Это очень срочно, — безапелляционно произнес Николай Самсонович.

— Да-да, конечно, — удивленно ответил учитель.

Я, не мешкая, выскочил из-за парты и поспешил выйти вслед за Николаем Самсоновичем. Когда мы дошли до конца коридора и остановились у окна, он повернулся ко мне и, медленно вздохнув, сказал:

— Дионисий, сейчас мне придется сказать тебе одну очень непростую вещь. Поверь, мне тоже очень сложно, но ты должен воспринять то, что я скажу, стойко.

Мое сердце учащенно забилось. Что-то было не так, я чувствовал это всем своим естеством. Господи, только бы с мамой ничего не случилось. А тогда и жить незачем, ведь это единственный по-настоящему близкий мне человек.

— Видишь ли, Дионисий, твои родители попали в аварию. И сейчас они находятся в больнице. Там уже собрались все твои родственники, мне поручили сообщить тебе. Только не волнуйся, сейчас их состояние устойчиво. Если ты хочешь, я могу забрать тебя прямо сейчас и отвезти к ним.

— Да-да, можно я только учителя предупрежу, — быстро сказал я.

— Не волнуйся, я уже сказал ему, что ты едешь со мной. Так что все в порядке, — ответил мне Николай Самсонович.

После этого мы быстро направились к его машине, стоявшей у входа. Уже на полпути к больнице у Николая Самсоновича зазвонил сотовый. Судя по выражению его лица, разговор шел неприятный.

— Как ты не понимаешь, идиот?! Он же еще ребенок, в чем он может быть виноват?!. — вдруг перешел на крик Николай Самсонович и сразу же, взглянув на меня, словно одернулся.

— Поговорим, когда приедем, — резко оборвал он разговор и положил трубку.

— Ты только не волнуйся, Дионисий, все будет нормально, — сказал он, обращаясь уже ко мне.

— А скоро мы уже приедем? — задал я вопрос.

— Да, еще минут десять — и все, — ответил он и попытался улыбнуться, чтобы подбодрить меня. Но улыбка вышла какая-то кривая, словно он что-то горькое и неприятное съел.

Наконец, из-за следующего поворота дороги появился серый угол больницы. Остановившись у входа, мы вылезли из машины и поспешили к входу. К моему удивлению, у двери не было даже обычного вахтера. Но я, уже не обращая внимания на какие-либо странности, понесся к лифту.

— Стой! Дионисий, ты же не знаешь, на каком они этаже, — прокричал мне вдогонку Николай Самсонович.

Я остановился перед дверью лифта и застыл в нетерпении, теребя ранец. Наконец, Николай Самсонович подошел и, зайдя в кабину лифта, нажал на кнопку пятого этажа. Я же, не заставляя себя упрашивать, заскочил следом. Противно скрипя, двери закрылись, и мы медленно стали подниматься. Но вот мы уже и у цели, створки кабины медленно расходятся, и в полутемную кабину падает яркий свет из коридора.

О, Боже! Я что, попал в какой-то старый фильм ужасов?! Все стены, пол — все было забрызгано кровью, даже на старых больничных лампах были видны темно-вишневые капли. Я застыл как вкопанный и, не зная, что делать лишь тихонько дрожал. За моей спиной вдруг послышался хрип, я обернулся, пошатываясь от свалившейся на меня слабости. В углу кабины лифта лежал Николай Самсонович с закатившимися глазами и дрожащей рукой хватался за грудь.

— Что с вами? Ответьте! — не своим от страха голосом пролепетал я.

Ответом мне было лишь хрипение и бульканье задыхающегося Николая Самсоновича. Надо бежать за помощью, — пронеслось у меня в голове. Вскочив, я понесся по коридору, наступая в огромные лужи и разбрызгивая кровь по полу еще больше. Но, наверное, мой разум отключился от ужаса в этот момент, видимо, поэтому я не падал в обморок и не орал от страха (хотя закричать очень хотелось). Добежав до первой двери, я открыл ее и шагнул внутрь, надеясь встретить того, кто может мне помочь. Но моему взгляду представился ворох окровавленного тряпья на полу и застывшие брызги чего-то коричневого на стенах. Приглядевшись, я понял, что на полу валялась не одежда, а искромсанное до состояния груды мяса тело какой-то женщины. И вот тогда до меня дошел весь ужас происходящего. От страха я не мог пошевелиться, и только стена за моей спиной не давала мне упасть. Я лишь медленно сползал на пол, пока не оказался сидящим на корточках. Все происходящее казалось мне сном, причем настолько кошмарным, что сейчас же хотелось проснуться. Но сон не кончался, а лишь становился еще безумней, так как дверь, в которую я только что вошел, стала медленно открываться. Мое тело полностью перестало меня слушаться, так что я мог только сидеть и смотреть на происходящее.

Тем временем в дверном проеме возник темный силуэт, который стоял, не шевелясь и, казалось, смотрел прямо на меня.

— Привет-х, Дионисий… — змеиным шепотом прохрипел он.

— Тебе-х сейчас, наверное, очень-х страшно? Ты не бойся-х, все прошло. Тебя-х мне велели не трогать, ты не подписывал клятву… Так что живи… Пока живи. После этих самых страшных в моей жизни слов, он медленно развернулся и пошел прочь. Странно, но я совершенно не слышал его шагов, только непонятный стук, словно он был бос и у него на ногах когти, что так отвратительно скрежещут. Хотя, наверное, это придумал мой воспаленный разум. Посидев еще немного, я попытался встать. После, наверное, пятой попытки мне это, наконец, удалось и я, пошатываясь, побрел обратно к лифту. Подойдя, я увидел, что Николаю Самсоновичу стало получше, и он уже не лежит безвольной грудой, а довольно нормально сидит на полу лифта, прислонившись спиной к стенке.