Жорж Перек - Жизнь способ употребления

Оторопевший учитель по французскому показал это сочинение директрисе лицея, а та, ознакомившись с заключением педагога-консультанта, написала Оливье Грасьоле, настойчиво рекомендуя показать дочь психотерапевту и советуя на следующий год определить ее в специализированное психолого-воспитательное учреждение, где смогли бы лучше отслеживать ее интеллектуальное и психическое развитие, но Оливье довольно сухо отписал, что, даже если подавляющее большинство сверстниц его дочери — блеющие овцы, способные лишь хором повторять: «Хозяйка кормит курочек» или: «Крестьянин обрабатывает землю плугом», то психику Изабеллы нельзя считать аномальной или даже хрупкой только потому, что у нее есть воображение.

Спальня Хюттинга, обустроенная в лоджии его большой мастерской, приблизительно соответствует местоположению комнаты для прислуги № 12, где до конца 1949 года жили очень пожилые супруги, которых называли Оноре; на самом деле Оноре было имя мужа, и, пожалуй, никто кроме мадам Клаво и Грасьоле не знал его фамилии — Марсион; зато никто не звал по имени его жену Корину, упрямо продолжая величать ее мадам Оноре.

До тысяча девятьсот двадцать шестого года Оноре служили у Дангларов. Оноре был дворецким, а мадам Оноре — поварихой, поварихой старой закалки, которая круглый год носила ситцевый платок, заколотый булавкой на спине, колпак, закрывающий волосы, серые чулки, красную юбку и фартук с нагрудником поверх кофты. Штат прислуги Дангларов завершала Селия Креспи, которую наняли горничной за несколько месяцев до этого.

Третьего января тысяча девятьсот двадцать шестого года, через полторы недели после пожара, уничтожившего будуар мадам Данглар, Селия Креспи пришла на работу около семи часов утра и нашла квартиру пустой. Данглары, похоже, побросали в три чемодана предметы первой необходимости и уехали безо всякого предупреждения.

Исчезновение второго председателя Апелляционного суда не могло быть отнесено в разряд незначительных событий, и уже на следующий день стали распространяться слухи о так называемом «деле Данглара». Правда ли, что в адрес судьи звучали угрозы? Правда ли, что за ним уже два месяца следили полицейские в штатском? Правда ли, что в его кабинете во Дворце Правосудия был произведен обыск, невзирая на категорический запрет, который префекту полиции вынес сам министр юстиции? Эти и подобные вопросы задавала пресса, в первую очередь сатирическая, с присущей ей нюхом на скандалы и сенсации.

Через неделю пришел ответ. В коммюнике, опубликованном Министерством внутренних дел, объявлялось, что Берта и Максимильен Данглар были арестованы пятого января при тайной попытке пересечь французско-швейцарскую границу. И тут все с изумлением узнали, что за послевоенный период верховный судья и его супруга совершили десятка три краж, одна дерзостней другой.

Данглары воровали вовсе не ради выгоды, — как и во всех подобных случаях, часто и подробно описываемых в литературе по психопатологии, — а потому что опасность, которой они себя подвергали при совершении этих краж, вызывала у них восторг, а также возбуждение исключительно сексуального характера и редчайшей интенсивности. Эти крупные буржуа с чопорным укладом и брачными отношениями в духе Вальтера Шенди (свой супружеский долг Максимильен Данглар выполнял раз в неделю после завода часов) обнаружили, что публичное хищение какого-нибудь весьма ценного предмета давало обоим ощущение либидозного опьянения, к которому очень скоро свелся смысл их жизни.

Это совместное побуждение они испытали совершенно случайно: однажды, зайдя с мужем в магазин Клерэ, где тот собирался выбрать себе сигаретницу, мадам Данглар, охваченная неодолимым волнением и жутким страхом, глядя прямо в глаза продавщице, которая их обслуживала, стащила черепаховую пряжку для ремня. Это была всего лишь мелкая кража роскошной безделушки, но когда в тот же вечер она призналась в этом своему мужу, который так ничего и не заметил, то рассказ о противозаконном подвиге вызвал у них одновременно чувственное неистовство, давно уже не испытываемое при обычных объятиях.

Довольно быстро выработались правила их игры. Важным условием было то, что один совершал кражу на глазах у другого и похищал заранее выбранный предмет. Назначалась целая система, как правило, эротических фантов , которыми поощрялся или наказывался крадущий в зависимости от того, удалась или провалилась задуманная кража.

Помногу приглашая к себе, часто посещая других, Данглары выискивали своих жертв в посольских гостиных или на больших раутах, где собирался весь Париж. Так, например, Берта Данглар бросала вызов мужу, требуя принести ей норковую пелерину, надетую в тот вечер герцогиней де Бофур, а Максимильен, приняв пари, требовал в ответ, чтобы жена выкрала карандашный набросок Фернана Кормона («Охота на зубра»), который украшал одну из гостиных хозяйского особняка. В зависимости от сложности доступа к вожделенному предмету, претендент мог получить определенную отсрочку и даже, в особо трудных случаях, воспользоваться помощью или прикрытием партнера.

Из сорока четырех заключенных между ними пари тридцать два были выиграны и не без удовольствия засчитаны. В числе прочих предметов они похитили большой серебряный самовар у графини де Мелан, эскиз Перуджино у папского нунция, галстучную булавку у генерального директора «Банк дю Эно» и почти полную рукопись «Воспоминаний о жизни Жана Расина» его сына Луи у главы кабинета, министра народного образования.

Любого другого уличили и задержали бы тут же, но им — даже когда (очень редко) их заставали с поличным — почти без труда удавалось оправдаться: заподозрить верховного судью и его супругу в краже представлялось столь невероятным, что свидетели предпочитали не верить своим собственным глазам, чем признать виновность магистрата.

Так, вынося из особняка торговца произведениями искусства д’Оливе три указа Людовика XVI о заточении маркиза де Сада в Венсеннскую тюрьму и в Бастилию, остановленный уже на лестнице Максимильен Данглар совершенно спокойно заявил, что попросил одолжить ему эти документы на двое суток у человека, которого посчитал хозяином: сие абсолютно несостоятельное объяснение д’Оливе принял, даже не моргнув глазом.

Эта почти полная безнаказанность привела к тому, что они стали орудовать с безрассудной дерзостью, о чем в частности свидетельствует дело, которое их и погубило. Во время бала-маскарада, устроенного Тимоти Клоубонни из коммерческого банка «Маркуарт, Маркуарт, Клоубонни и Шандон» — старым англосаксом, бритым манерным педерастом, нарядившимся в костюм Конфуция (очки и длинная тога мандарина), — Берта Данглар стянула скифскую тиару. Кража была обнаружена еще до окончания праздника. Немедленно вызванные полицейские обыскали всех гостей и нашли сокровище в бутафорской волынке супруги судьи, которая была переодета шотландкой.