Жорж Перек - Жизнь способ употребления

Этот знаменитый эпизод, прозванный на предприятии «Спором о Древних и Новых», никоим образом не разрешил проблему Реоля. Ему удалось занять у родителей жены две тысячи франков, чтобы оплатить задолженность по квартплате, но долги все равно поджимали со всех сторон, а возможностей у него было все меньше и меньше. Как они ни старались, и он и Луиза, набирать сверхурочные часы, работать по воскресеньям и праздничным дням и даже брать работу на дом (подпись конвертов, переписывание коммерческих дел, вязание и т. д.), разрыв между доходами и расходами все увеличивался. За февраль и март они снесли в ломбард Мон-де-Пьете свои часы, ювелирные украшения Луизы, телевизор и фотоаппарат Мориса, зеркальную камеру «Konica» с длинным объективом и электронной вспышкой, которой тот дорожил как зеницей ока. В апреле новые угрозы выселения со стороны управляющего заставили их взять ссуду у ростовщика. Их родители и лучшие друзья от них уже отступились, и в последнюю минуту их спасла мадмуазель Креспи, которая пошла в Сберегательную кассу и сняла для них три тысячи франков, накопленные себе на похороны.

Поскольку не было возможности ни изменить решение социальной службы, ни обратиться к начальнику отдела за подписью нового ходатайства о повышении зарплаты, — так как помощник начальника отдела, временно заменяющий отсутствующего начальника отдела, боялся проявить малейшую инициативу из опасения потерять свое место, — отныне Реолю надеяться было не на что. Пятнадцатого июля они с Луизой решили, что с них хватит: они больше ни за что не будут платить, их имущество могут арестовывать сколько угодно, и они ничего не будут предпринимать ради своей защиты. И сразу уехали в отпуск в Югославию.

Вернувшись, они нашли под ковриком перед дверью в квартиру пачку последних предупреждений и официальных уведомлений пристава. Им отключили газ и электричество, а оценщики, по просьбе управляющего, уже начали готовить принудительную продажу их мебели на аукционе.

И тут произошло нечто невероятное: в тот самый момент, когда на входной двери дома уже вывесили желтое уведомление с объявлением о том, что продажа мебели Реолей (современный спальный гарнитур, большие часы с маятником, посудный шкаф в стиле Людовик XIII и т. д.) назначена через четыре дня, Реоль, придя в офис, узнал, что его только что назначили помощником начальника отдела, а его зарплата выросла с одной тысячи девятисот до двух тысяч семисот франков в месяц. Теперь размер месячных выплат семьи Реоль оказался ниже четверти их доходов, и финансовые службы СКОМПа смогли в тот же день совершенно законно оформить исключительную материальную помощь в размере пяти тысяч франков. И даже несмотря на то, что Реолю пришлось во избежание ареста имущества выплатить большие пени и комиссионные приставам и оценщикам, он смог за последующие два дня решить вопрос с управляющим, а также с электрической и газовой компаниями.

Через три месяца они выплатили последний взнос за спальный гарнитур, а на следующий год более-менее легко вернули долг родителям Луизы и мадмуазель Креспи, а также выкупили из ломбарда часы, ювелирные украшения, телевизор и фотоаппарат.

Сегодня, спустя три года, Реоль — уже начальник отдела, а спальный гарнитур, доставшийся ему таким трудом, не утратил своего великолепия. На фиолетовом нейлоновом паласе, у дальней стены, стоит кровать: низкая модель в форме раковины, обивка под замшу янтарного цвета, отделка «искусный шорник» ремнями и медной пряжкой, меховое покрывало из белого акрилового волокна. По обе стороны — два изголовья под цвет обивки с верхней панелью из полированного металла, передвижные светильники и встроенный радиоприемник КВ-ДВ с будильником. К стене справа, на полуэллиптических подставках, приставлен комод-трельяж, обтянутый тканью суедин под замшу, с двумя ящичками и отделением для флакончиков, большое зеркало высотой семьдесят восемь сантиметров и подобранный в тон пуфик. У стены слева стоит большой четырехстворчатый зеркальный шкаф: матовый цоколь с анодированным алюминиевым покрытием, блестящий фронтон и полосы, обитые, как и боковые панели, тканью под общий цвет комнаты.

Исходный гарнитур дополнился четырьмя более поздними предметами. Первый — установленный на одном из изголовий белый телефон. Второй — висящая над кроватью большая прямоугольная гравюра в кожаной раме зелено-бутылочного цвета: на ней изображена маленькая площадь на морском побережье. Два ребенка, усевшись на парапет набережной, играют в кости; на ступеньках у подножия памятника, в тени героя, взмахнувшего шпагой, мужчина читает газету; у фонтана девушка наполняет ведро водой. Около своих весов разлегся торговец фруктами; в глубине кабачка, через настежь распахнутую дверь и широко раскрытые окна, можно заметить двоих мужчин, сидящих за столом перед бутылкой вина.

Третий предмет, расположенный между трельяжем и дверью, — колыбель, в которой, лежа на животе и сжав кулачки, спит новорожденный.

И четвертый предмет — приколотая четырьмя кнопками к деревянной двери увеличенная фотография. На ней — четверо Реолей: Луиза в цветастом платье держит за руку старшего сына, а Морис в белой рубашке с рукавами, закатанными выше локтей, на прямых руках протягивает в сторону объектива совсем голенького младенца, словно желая доказать, что его конституция вполне соответствует всем принятым нормам.

Кабинет Бартлбута — прямоугольная комната с темными деревянными стеллажами, сегодня большей частью опустевшими, но все еще хранящими 61 черную коробку; все они, одинаково перевязанные серой лентой и запечатанные воском, сложены на трех последних полках дальней стены, справа от обитой двери в просторный вестибюль, на косяке которой уже долгие годы висит индейская кукла с большой деревянной головой и широкими раскосыми глазами, словно присматривающая за этим строгим и безликим пространством как таинственный и чуть ли не пугающий страж.

В центре комнаты, закрепленная с помощью массивной конструкции из тросов и пружин, растянутой по всей поверхности потолка, хирургическая лампа освещает своим непогрешимым светом большой квадратный стол под черным сукном, посреди которого разложен почти собранный пазл. На нем изображена маленькая гавань в Дарданеллах вблизи устья реки Меандр, которую древние называли Майандрос.

Берег представляет собой кромку белого как мел сухого песка с редким дроком и карликовыми деревцами; на переднем плане, слева, она расширяется в бухточку, забитую десятками лодок с черными корпусами, чьи хрупкие рангоуты переплетаются в запутанную сеть вертикальных и косых линий. Сзади, цветными пятнами, по пологим склонам холмов террасами поднимаются виноградники, рощи, желтые поля горчицы, черные сады магнолий, красные каменные карьеры. За ними, занимая всю правую часть акварели, уже в глубине материка, с удивительной четкостью предстают руины античного города: чудом сохранившаяся под слоями многовекового аллювия извилистой реки и недавно открытая свету кладка мраморных и каменных плит на месте улиц, домов и храмов рисует прямо на земле точный отпечаток былого города: пересечение невероятно узких улочек, точно пропорциональная планировка образцового лабиринта из тупиков, внутренних двориков, перекрестков и сквозных проходов, сжимающих останки большого и роскошного акрополя в окружении нескольких выстоявших колонн, обвалившихся аркад и лестниц с зияющими провалами просевших террас, словно желая специально спрятать эту эспланаду в самой сердцевине чуть ли не ископаемого переплетения, — подобно тому, как в восточных сказках от героя, проведенного по дворцу ночью и отведенного домой до наступления утра, скрывается волшебная комната, которую он не должен найти и в которую — как ему уже представляется — он заходил лишь во сне. Грозное, сумеречное небо, изрезанное темно-красными облаками, нависает над этим неподвижным и раздавленным пейзажем, из которого, кажется, изгнано все живое.