Юлий Крелин - Игра в диагноз

— Ты что это? Из гостей же.

— Чаю не дождался, а хочу. А что ты сотворила?

— Сотворила! Вот только села поработать. Сделать тебе чаю или сам нальешь?

— Сам. Иди работай. Хотя для человеческого общения важны не талант и деловитость, а суетность и доброжелательство.

— Надо понимать так, что лучше бы мне тебя чаем напоить?

— Умница. Но я доброжелателен и приветлив — сам сделаю.

— Что, опять маешься? Больно язвительно твое остроумие.

— Не так чтобы слишком, но все же псалмов радости петь неохота..

— Пора привыкнуть. Наверно, от холода — ветер на улице сильный. Нагреть песок? Или давай я тебя утюгом поглажу.

За долгие годы лечения других и себя, за долгие годы своего радикулита Борис Дмитриевич познал, что когда человек жалуется на боли, плачется, когда он рассказывает про свое плохое самочувствие, особенно не врачу, а просто знакомому или близкому человеку, — он жаждет сочувствия, совместного хныканья, ласки на худой конец; ему же чаще всего норовят объяснить, отчего заболело, дать совет какой-нибудь разумный, говорят, что надо делать, а в худшем случае сами начинают жаловаться на свои боли. К этой беде он привык, и реакция жены была для него естественной. Еще лет пятнадцать назад, когда он упал на спину, коллеги стали объяснять и боли его, и их происхождение, и их механизм и предсказывать, что будет дальше, возможные последствия, что надо делать, и лишь мельком, мимоходом сочувствовали. Тщетно он по молодости пытался объяснить им, что и сам все это знает на том же профессиональном уровне. Прошли годы, он помудрел и понял, что такова форма человеческого сочувствия. Ему казалось раньше, что формы меняются, моральная же суть вечна; но за пятнадцать лет он усомнился в этой, казалось бы, вечной банальности. И форма вечна, стал думать он. Стал меньше говорить о своей болезни и срывался, лишь когда слишком припекало, как, например, сегодня. Но дома он мог распуститься, дома он мог себе позволить и покапризничать и поюродствовать. Дома он все же дома. Дома он хотел только сочувствия, а не лечебных советов.

А вот вне… Как говорится, вернее, так не говорится, а надо бы, наверное, так: с волками выть — по-волчьи жить. А боли заставляли его часто и подвывать.

Борис Дмитриевич подошел к часам-ходикам с кукушкой и подтянул гири.

Его болезнь как-то влияла на всю его жизнь, на психологию. Он считал, что боли заставляют думать о быстротечности и непрестанности течения времени, заставляют не засыпать, заставляют помнить о том, что ты хотел сделать, боль подгоняет время, ибо ты торопишься, ты все делаешь, чтоб боль быстрее ушла — быстрей, быстрей, — глядишь уже: и много времени вместе с болью в трубу улетело.

Он и купил эти часы с гирями на цепочках, чтобы реально видеть длину прошедшего времени. Длину цепочки от начала боли и к моменту облегчения. Но это лишь в тех случаях, когда боль удается унять. Люди, страдающие радикулитом, знают, что иногда ее, проклятую, и месяцами не успокоить.

— Ладно, греть не надо. Чайку достаточно. Я бы лег сейчас, но ты же знаешь — если лягу, так уж больше сегодня не встану, лишь по самой острой необходимости.

— По самой острой нужде, так сказать?

— Умница. Именно.

— Наверно, действительно, Боря, операцию надо делать. Как ты еще оперируешь — не понимаю.

— Во-первых, с анальгином, во-вторых, во время операции всегда легче.

— Так жить нельзя. Что-то надо делать.

— Конечно, операция всегда не от хорошей жизни, но думаю, Люда, что наступила она, эта самая нехорошая жизнь. А?

— Так в чем дело? Договорись с Сашей, он же давно говорит, что готов.

— Он-то готов — я не был готов.

— Трусишь? Я тоже трушу. Вот не люблю, когда ты летишь куда-нибудь на самолете. Но надо же бороться со своими пороками. А, Боря?

— Тебе смешки.

— Да, конечно. Мне смешки!

— Трусость не порок, трусость — естественная слабость человека, она-то и помогает человечеству, создает порог опасности. Представляешь, если бы все были смелые?!

— Что, опять здорово болит?

Борис Дмитриевич засмеялся:

— Научилась понимать. Болит. А операция… Не только трушу, но и ленюсь.

— Ну, ну! Сейчас пойдет демагогия. Позвони лучше Саше.

Борис Дмитриевич потер поясницу, потом почесал затылок, сделал много движений, выражающих и нерешительность и неуверенность, но все же пошел в другую комнату к телефону. Там он, придерживаясь руками за подлокотники, осторожно опустился в кресло. Зря он, конечно, сел в мягкое кресло, на жестком стуле ему было бы легче. Проворачивая диск телефона, он думал, как хорошо бы только кнопочки нажимать вместо этих сложных движений пальцем. Радикулит — все больно, от всего больно — хоть застынь.

— Алло! Александра Владимировича можно?.. Ты, Саша? Привет. Это я, Борис… Не поздно? Не спишь еще?.. Только приехал. Где гулял? Как же, и погулять надо… Почему не пришел? Да так что-то, лень было… Конечно, всегда оттягиваешь всякие неприятности… Ну-ну. Не надо уж так ругать лень. Ленивые люди более нравственны, они не суетятся, не хотят несбыточного или тяжело доступного, что не падает в руки само, не подсиживают никого, они порядочнее чаще, а стало быть, и счастливее чаще… Да какой же ты энергичный?.. Энергичные, конечно, опаснее, они все норовят вырвать из обычного течения что-то такое, что вокруг остальным не под силу… Ты не суетишься, а другие суетятся. Чуть пересуетился — глядишь, и подлость образовалась незаметно. Они вечно нынешним недовольны, потому и от счастья дальше… Конечно, шутки. Не буду же я в столь поздний час звонить, чтобы мы с тобой провещали друг другу какие-нибудь сверхчеловеческие мудрости… Точно, Сашенька. Пожалуй, пора пришла… Устал… Ага. Пора кончать, силы на исходе… Делать, конечно, и кончать с этим. Только вот как бы, Саш, чтоб поменьше времени тратить, а? Чтоб приехал — и сразу бы операция… Хорошо… Я все сделаю. Люда, возьми карандаш, пожалуйста. Записывай. Говори… Я знаю, но на всякий случай, для порядка… Хорошо, а ты дополнишь, если что забуду. Пиши, Люда. Анализы мочи и крови общие и на сахар, кардиограмму, грудную клетку. Еще что?.. Заключение терапевта? Будет… Да, группа крови и резус. Конечно. Это я забыл просто… Завтра все будет. Послезавтра? Уже?.. Хорошо. Часам к двум приду. Да?.. Договорились. До радостной встречи. Все дискуссии наши закончим у тебя в отделении.

С утра Борис Дмитриевич приехал к себе в больницу, обошел своих тяжелых, послеоперационных больных, — все более или менее в порядке — по-настоящему тяжелых и не было, не было за последние дни очень уж больших операций. Неясностей после ночи тоже на этот раз никаких. Пошел к старшей сестре, сказал, что завтра не придет — ложится в больницу, и они занялись различными бумажными необходимостями: что-то надо подписать, что-то списать, оформить чье-то заявление, утвердить, попросить, не возразить.