Жан д'Ормессон - Бал на похоронах
- Название:Бал на похоронах
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Звязда
- Год:2014
- Город:Минск
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Жан д'Ормессон - Бал на похоронах краткое содержание
Бал на похоронах - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Ты красивая.
Она погладила меня по щеке. Мне показалось, как-то поспешно. Я сказал:
— Не покидай меня.
Она засмеялась. Тогда я взял ее за запястья, за ее тонкие, нежные запястья, и сказал:
— Я люблю тебя.
Она долго смотрела на меня, без улыбки, как будто видела сквозь меня что-то совсем другое…
— Я люблю Ромена, — сказала она мне…
…Вот и все. Ромена похоронили. Все разошлись и разъехались. В Соединенные Штаты, в Англию, в Россию, в Прованс и Нормандию, в 18-й округ Парижа или в Нейи. Осталась только «когорта верных» Ромена, всегда одни и те же. Могильщики делали свое дело: бросали лопатами землю на гроб Ромена. Вот на гроб упали первые камни, звук их показался зловещим. Но затем слышался лишь струящийся шорох земли, он словно укрывал собой прошлое. Бешир и я, Казотт и Далла Порта старались увести от могилы, заполняемой землей, Марго ван Гулип и Марину…
…Эти ее слова были для меня… но я продержался три недели. За это время я не сказал Марине ни слова о Ромене. Время от времени я встречался с ним. Мы никогда не говорили о том, что встало между нами. Наша с Мариной жизнь продолжалась. Это при том, что после того… она стала невозможной. Слова материализуют чувства. То, что не сказано, не существует в полной мере. Но стоит назвать страсть словом, и она словно с цепи срывается. То, чего я не хотел видеть, но о чем знали все, поскольку об этом уже не раз упоминалось при случае, было простым и ужасным. Ромен, который был любовником Марго и которого Марго любила, не любил Марину. Но Марина любила его, а я любил Марину. Это была трагедия в духе Расина, только перенесенная в 20-й век, во времена холодной войны…
Нам всем было плохо. Мать и дочь желали одного и того же человека. Марина спала со мной, потому что не могла делать этого с Роменом. Шоры упали с моих глаз. Мир, который кажется таким сложным и непонятным, становится таким простым и понятным, когда узнаешь о его скрытых движущих силах! Раньше мне была непонятной сдержанность Марины в отношениях со мной, тогда как она явно во мне нуждалась. А теперь вот она, правда: она бросилась ко мне, чтобы я защитил ее от Ромена, но в конце концов убедила себя, что это я разделил их с Роменом! Она любила меня вместо Ромена, и упрекала меня за то, что я сжимал ее в своих объятиях, тогда как она хотела, чтобы это был Ромен…
Это были страшные дни. Через три недели, доведенный до крайности этой мукой, я решил разделить ее с Мариной. Мы отдыхали, сидя на стульях в Люксембургском саду. Иногда мяч, с которым играли дети, подкатывался к нашим ногам, мы толчком отсылали его обратно, принужденно смеясь, и наш разговор медленно и постепенно подошел к тому, о чем я должен был и хотел молчать: что Ромен не только был любовником ее матери, но что он прямо уполномочил меня «заняться» ею, чтобы отвлечь ее от него, Ромена. Когда я говорил об этом, два чувства постепенно овладевали нами, погребали нас в своих складках, вырастали до размеров Люксембургского сада, целого города, целой страны, целой Вселенной, несуществующие и неуничтожимые, запечатленные неизвестно где и сметающие все на своем пути, — это были мой стыд и ее отчаяние…
…Сейчас, на кладбище, она плакала у меня на руках. Она всегда плакала у меня на руках. Еще на Патмосе, в тот день, когда волна опрокинула ее и выбросила на песок (она тогда воскликнула, с мокрыми волосами, облепленная мокрым платьем: «Что теперь со мною будет?», — а мы все весело смеялись над этим), она бросилась мне на руки, и я утешал ее. Вот и теперь: мы уходили прочь от могилы, остававшейся в прошлом, и она плакала у меня на руках…
…Тогда-то и наступил настоящий ад. Оказалось, что до тех пор я имел о нем лишь бледное представление. Все же она долго хранила в глубине своей печали усталую привязанность ко мне. И вот я не решался признаться себе в этом, но приходилось считаться с очевидностью: тогда, в чудесном Люксембургском саду, забавляясь с играющими детьми, она вдруг постигла, что на свете существуют презрение и ненависть. Она презирала меня и, через меня, презирала себя. Она любила Ромена и ненавидела его за то, что он ее не любил. Она любила свою мать и ненавидела ее за то, что ее мать любила Ромена. Она думала, что любит меня, потому что я любил ее, а она нуждалась хоть в чьей-нибудь любви, но теперь ненавидела меня за то, что я оторвал от нее Ромена, рассказав ей о ловушке, которую он ей подстроил и в которую я ее завлек.
Прежде она отдавалась мне с безразличием, замаскированным под нежность и страсть. После этого она могла еще отдаваться мне, но уже с отчаянием, смешанным с презрением. Быть презираемым тем, кого любишь, — это одно из самых жестоких страданий. И хотя мы по-прежнему много путешествовали, теперь даже в самых волшебных местах наши ночи были ужасны…
…— Месье, — обращался ко мне Бешир, — уже пора уходить…
Марго забирала у меня свою дочь. Она забирала ее из моих рук в свои. Марина шептала:
— Мама, о мама!
Они обе сотрясались от рыданий. И мы все — Бешир, Казотт, Далла Порта и я — в растерянности не знали, что делать…
…Что здесь можно было поделать? И я решил повидаться с Роменом. Как он поживает? Спасибо, очень хорошо. Он был спокоен, как всегда. Он сообщил мне, что недавно потерял деньги, но, как обычно, и не думал переживать по этому поводу. Он ни на чем не задерживался, он любил жизнь всякой. Я рассказал ему, что по моей вине, или нашей с ним, или по ее собственной, так как она была слишком чувствительной, Марина оказалась на грани тоски и помешательства. Я сказал ему, что мы с ней очень славно пожили, но всему свое время. Как сказал некто, есть время жить — и время умирать, время смеяться — и время плакать… И если мы хотим, чтобы она жила и перестала плакать, надо что-то делать.
— Что-то делать? — переспросил Ромен, подняв бровь.
— Да, что-то делать, — подтвердил я. — Но я не знаю что…
…И мы пошли прочь с кладбища. Я обернулся в последний раз. Кладбищенские рабочие, завершив свое дело, отставляли лопаты и утирали потные лбы…
…Мне было страшно. Страшно за Марину. Страшно и за себя тоже. И еще был страх, что на этот раз Ромен может не справиться с положением…
— А как твои дела? — спросил он у меня.
Я пожал плечами. Определенно, бывали моменты, когда я его ненавидел.
— Да ладно тебе, — он широко улыбнулся мне. — Что-нибудь придумаем. По порции виски?
И он отправился купить лимонов…
…Сейчас все это было уже в прошлом. Ушедшая жизнь… Нужно только подождать, и все пройдет. Мы меняемся, умираем; проходит время, и мы уже с улыбкой вспоминаем то, что заставляло нас страдать, над чем мы рыдали до потери сознания. Мы уже спокойно смотрим, как под нашими окнами проходят чередой тени наши прошлых страданий…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: