Марлена де Блази - Амандина

Приглядевшись к Лорану, Янка решила не заканчивать представление. Она уложила скрипку в футляр, повесила его на грудь, взяла Лорана под руку и сказала: «Сначала пригласите меня на ужин».

— Вскоре после совместного ужина они поженились. Жили на ферме в Шампани, и кто знает, сколько там еще было народу тогда. У них родилось пятеро дочерей. Все эти годы Янка и я писали друг другу, ее письма помогали мне почувствовать, что мне есть место в ее французской жизни. Конечно, я приезжал в Авизе, в их маленький городок, когда мог, не чаще, чем раз в год или два. И когда я впервые заболел, Янка с трехмесячной дочерью в красной ковровой сумке, висящей у нее на груди так же, как когда-то скрипка, вернулась в Краков, поселилась с дочерью в комнате горничной пресвитера и заботилась обо мне день и ночь. И когда ко мне вернулись силы, она настояла, чтобы я вернулся во Францию вместе с ней и маленькой Магдой и провел там лето, чтобы окончательно выздороветь. Она легко меня убедила, и я провел там около года. Я крестил Магду, провел одну или две брачные церемонии, как помню. Изучал выращивание винограда и изготовление вина и хорошо себя чувствовал после тяжелой работы, ел и спал как ребенок. Конечно, я не раз думал о том, не сделать ли ее дом моим постоянным убежищем.

Это хорошая история, как ты думаешь, Валенская? Даже при отсутствии каких-либо препятствий для ее героев. Немного интриг, никакого наследства, над которым кто-нибудь из них мог бы скрежетать зубами. Ни одного убийства, сколько я могу припомнить. И если там и были преступления, я ничего не знал о них, за исключением браконьерской охоты на диких кроликов или предъявления прав на спорные участки каштановой рощи. Или я верил в это тогда. Во всяком случае, моя дорогая, я рассказываю тебе все это из-за дочки Магды, Соланж. Ей только что исполнилось семнадцать, она приехала домой несколько недель назад после года пребывания в послушницах. Говорила, что не хочет быть монахиней, лучше будет жить и работать на ферме вместе со своей семьей. Янка теперь старшая, глава клана, и она с любовью примет и будет заботиться о твоем ребенке. С помощью своей дочери и внучки. С помощью Магды и Соланж. Они примут ее к себе.

— Что ты скажешь им? Примут ли они ее, не зная о ней ничего?

— Им нужно только сказать, что она сирота…

— Я забыла о том, что есть такие люди, Йозеф, или никогда о них не знала?

Валенская достала из изящного серебряного портсигара сигарету и закурила, по-мужски держа ее между большим и указательным пальцем.

— Я хочу большего, Йозеф. Я хочу, чтобы ей дали образование.

— Детей прекрасно обучают в сельских школах во Франции, моя дорогая…

— Нет, нет, я не хочу домашнего или государственного образования. Монастырское обучение идет по углубленной программе, у католической школы-интерната есть преимущества. Так учились и я, и Анжелика.

— Валенская, Валенская, послушай себя саму. Ты можешь выбирать ткань для ее платья, устанавливать, где пришивать оборочки, требовать определенной прически. Она больна, смертельно больна, а ты намерена читать ей Вергилия. Ты должна поддержать ее жизнь, чтобы она не сдавалась. Но сделать и то и другое ты не сможешь. Даже ты не смогла бы этого.

— Молчи, Йозеф. Почему ты всегда разговариваешь как священник? Как хороший священник. Что насчет Монпелье?

— Насчет чего? Ты сошла с ума, если думаешь послать ее туда, где училась Анжелика.

— Почему? Мое имя или имя Анжелики нигде фигурировать не будет. Когда ты свяжешься с тамошней курией, ты попросишь покровительства. Оплаченного покровительства. Ты попросишь поместить ребенка под опеку кармелиток. Можно оставить личность и обстоятельства рождения девочки в тайне в обмен на определенные пожертвования. Ребенок и его няня должны быть помещены в монастырь под эгиду курии. Что-то вроде этого. Ты можешь организовать это довольно легко, Йозеф. Я знаю, ты можешь.

— А кто станет няней?

— Соланж, конечно. Разве не очевидно? Если все, что ты рассказал мне, правда, Соланж сможет посвятить себя ребенку и провести это время в том же монастыре, где Анжелика провела шесть лет… Действительно шесть? Да, шесть, а ей было тогда двенадцать, и она плакала, когда я настаивала, чтобы она не оставалась в Кракове. Эгоистично с моей стороны было так действовать, но я верила, что если она находится так далеко от нашего «общества», она не встретится с теми людьми, кто знал о нашем несчастье, и мы сохраним ее детство безупречным, не обременяя его ничем. Да, если Соланж станет няней девочки и курия будет ей покровительствовать, я смогу отдать ребенка.

— Неужели ты действительно думаешь, что никто из добрых кармелиток в Монпелье не вспомнит тебя? Или ты просто пошлешь туда ребенка с посыльным?

— Во времена Анжелики аббатисой была сварливая женщина по имени Паула? Ты знаешь ее?

— Лично нет. Я знаю о ней. Знаю, что дружила с епископом и служила ему после рукоположения. Об остальном я мог только догадываться. О характере их сотрудничества, скажем так.

— Так ты знаком с епископом Монпелье?

— Более чем. Его зовут Фабрис. Наши церковные пути пересекались, когда мы были очень молодыми людьми. Мы всегда восхищались друг другом. Но с этой Паулой, этой аббатисой кармелиток, ты наверняка встречались, когда навещала там Анжелику.

— На самом деле я никогда не была там. Никогда не посещала Анжелику в монастыре. Все это было в период моего траура. Я путешествовала очень мало. Со мной были моя сестра Иоланда и ее муж Казимир, которые выполняли родительские обязанности, потому что школа была далеко. Они сопровождали туда маленькую Анжелику, привозили ее домой дважды в год, ездили за ней, когда я уже не могла переносить ее отсутствие. Да, это Пауле я должна передать ребенка. И если Соланж, ваша Соланж сможет остаться с ней до ее школьного возраста, возможно взяв на себя роль ее опекунши… пока она вырастет, пока она выйдет замуж или…

— Вытащить с французской фермы девочку, которая только что избежала монастырской жизни, повторно подвергнуть ее жесткому распорядку жизни за тысячи километров от дома, и она еще должна взять на себя твои обязанности…

— Ей нет необходимости принимать обет, она останется послушницей, Йозеф. С правами и свободой мирской сестры. За это она получит высокую оплату. Я также помогу семье.

— Как глубоко в тебе сидит графиня, Валенская. Мой рассказ о Янке и Лоране, об их семье, имел целью продемонстрировать их особость. Их нельзя купить.

— Каждый знает, что все имеет свою цену. Каждый хочет угадать свою цену и ловко предложить ее так, чтобы при этом сохранить лицо. Кармелитки в этом отношении еще более гибки, чем Янка и ее близкие. Все наши препятствия преодолимы через курию. Я уверена, что мы сможем поместить ребенка в Монпелье.