Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Звуки голоса Аланис Мориссетт больше бы порадовали Ирину, чем двенадцатилетний Саша, прохладно относившийся к музыке. Непристойные выражения, указывающие, куда идти, мелькавшие в песнях Аланис, соответствовали ее теперешнему настроению. Оберточная бумага была аккуратно сложена, чтобы ждать следующего года, поэтому ковер, с вмятинами только под ножками кресел, выглядел чистым и представлял собой большое свободное пространство. Забыв о прошлом, когда она часто оставалась без кавалера — лишь бы сбросить с себя гнетущее всеобщее разочарование, заполнившее комнату, и ощутить вновь легкость, исчезнувшую после обильного обеда, — Ирина принялась танцевать.

Ей не удалось уговорить Сашу к ней присоединиться — трудности переходного возраста сделали его застенчивым, — Лоренс же еще меньше желал быть ее партнером в том смысле, который вкладывало в это слово предыдущее поколение. Не стоит обращать на них внимание. Сколько времени она потратила за все эти года на волнующие встречи с матерью и сестрой, приносящие всем одни страдания. Движения ее были не очень уверенными, это правда. К сожалению, у нее не было возможности в молодости приобрести мышечную память, поэтому она скакала по гостиной, выполняя нелепые движения из разных стилей, смешав джигу, буги-вуги и джиттербаг. С целью заглушить громкое ворчанье Лоренса, Ирина запела.

— Ирина, прекрати. Как ты себя ведешь? — не унимался Лоренс, на что Ирина озорно выкинула ногу назад, исполняя арабеск.

И задела самовар.

— Лоренс, — произнесла Раиса тоном, напомнившим Ирине, что, вопреки поговорке, будто над пролитым молоком не плачут, она не раз рыдала над ним в детстве. — Пожалуйста. Не могли бы вы успокоить мою дочь?

Он мог. И он сделал.

Если в прошлом году Ирина благополучно свергла тиранию, сдерживающую ее рвущуюся наружу природу, в строгих рамках, то в следующем году она постаралась стать той же прилежной, строгой женщиной, от образа которой когда-то отказалась. При возникновении революций последующий неизбежный хаос является хорошим подспорьем для дальнейшего наведения порядка, скучного и основательного. Но каким бы репрессиям ни подвергался собственный характер, наступает время, когда вам начинает не хватать себя прежней.

Она спровоцировала подобную революцию в десятом классе. Предыдущим летом с зубов сняли пластины. Она могла улыбаться, и передние зубы больше не нависали над нижней губой, а люди улыбались ей в ответ. Постепенно она научилась держать голову высоко поднятой, делать шаг от бедра и смотреть на ребят из старших классов с нахальным вызовом женщины-вамп. Однако пониманию было суждено происходить со скоростью замедленной съемки, и лишь 6 июля, наклонившись к Рэмси Эктону, красавцу, ответившему ей страстным поцелуем, она наконец поняла, что перестала быть бледной молью.

Считавшиеся париями в детстве стараются добиться одобрения взрослых, Ирина всегда была прилежной ученицей. Но тогда ее влекло к крутым ребятам в джинсах с низкой талией, длинными волосами и тряпочками с индийским орнаментом, линяющими при стирке и источающими отвратительный запах, на голове; тянуло в подвал, где они забивали косяк, длинный и тонкий, как кий Рэмси. Она еженедельно пропускала занятия, а потом, борясь за сохранение хорошей репутации, смущенно бормотала что-то учителям о месячных, и ей все сходило с рук.

Однако настал час расплаты. К концу второго курса обучения живописи была организована поездка на практику в Музей современного искусства с целью пройти квалификацию соответствия академическому уровню стандартов. В душе поселилось разочарование, когда миссис Беннингтон во всеуслышание заявила, что уровень подготовки Ирины Макговерн слишком низок для прохождения этого этапа. Все одноклассники, как один, повернулись, удивленно разглядывая ту, которая до сего времени считалась примерной ученицей, не подозревая, что влияние улицы могло понизить средний балл ее успеваемости до позорной отметки. Что она такого сделала? Что за сорвиголова сидит на месте, еще недавно занимаемом примерной студенткой? Ирина, не скупясь, разбрасывалась своими достоинствами и заслугами ради возможности предаваться удовольствиям.

Полученный в том январе опыт носил неприятный знакомый оттенок. Прилежная студентка могла попросить об отсрочке сдачи работы в издательство, в глубине души она была уверена, что, несмотря на приближающийся час X, не может сдать такие рисунки, и не потому, что они были необдуманными и не слишком тщательно выполненными. Они были просто ужасны.

В ее профессии порой восхваляют низкопробные творения некоторых художников. Откровенно говоря, мало кто в мире видит различие между великолепием поистине гениального и добротно сработанным. Ирине повезло, что редактор книги «Мисс Дарование» ценила работы целостные, что, впрочем, несмотря на ее репутацию благородного человека, являлось ужасным качеством, учитывая, что сдавать работу приходилось Ирине. По возвращении с Брайтон-Бич она поняла, что попала в беду, поскольку из редакции ей не позвонили, а прислали письмо, и не привычное по электронной почте, а обычное, в конверте. В двух коротких предложениях редактор сообщала, что проект передан другому иллюстратору, а ее рисунки «неприемлемы». В тот момент в голове эхом прозвучал голос миссис Беннингтон.

В то время как редактор постаралась быть краткой, воображаемая миссис Беннингтон излагала все подробно. Более того, она нещадно бранилась. Ты каждый день встаешь с постели не раньше полудня; выкуриваешь полпачки сигарет и выпиваешь не меньше бутылки вина. Газеты открываешь не чаще раза в неделю. Даже в редкие моменты эротического простоя ты тратишь время не на отдых — впрочем, ты всегда отдыхаешь, — а на думы о сексе. В твоем дневнике записано только: «Престон Р.Э. против Эбдона, лучшего из 13 «сеяных» — заметки, имеющие отношение к другой профессии. У тебя было шесть дополнительных месяцев для завершения работы, но ты умудрилась все испортить. Ты стала человеком еще более развращенным, чем твой муж, — он — помнишь? — до сих пор исполняет свои обязанности.

Полученный отказ, как было принято говорить в те дни, стал «первым звоночком». Тем же вечером Ирина утвердила новый закон. Нет, она не поедет с Рэмси на «Бенсон и Хеджес мастере». Нет, она не поедет с ним и на «Скотиш оупен». Ей надо остаться дома и работать. Рэмси помрачнел, но согласился. Он оба понимали, что одна эра в их жизни закончилась. Ирина знала, что будет по ней скучать.

Как и большинство жен, задействованных в этой игре, она смирилась с ролью «снукерной вдовы». Рэмси будет приезжать между турнирами, когда сможет, но ей предстояло проводить много недель одной в стенах этого четырехэтажного особняка на Виктория-парк-Роуд.