Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

— Твоя проблема в том, что ты считаешь это поражением, — продолжал Рэмси. — Я проиграл. Заметь, единственный турнир, который я проиграл. Но ты должна понять, игра — это азарт и шоу. Выходя к столу, я не хочу, чтобы обо мне думали: «А, Рэмси, старик, с ним будет легко справиться». Я хочу, чтобы они штаны теряли от страха. Я хочу, чтобы они помнили: я становился победителем почти всех существующих рейтинговых турниров. Если я смогу запугать противника, победа мне обеспечена. Потом они говорят с моей птичкой, а она начинает придумывать оправдания — словно я в них нуждаюсь, — и все, я потерял преимущество. Понимаю, не нарочно, но сегодня ты разрушила очень многое, что для меня важно.

— Я стремилась поддержать разговор, быть общительной, — пробормотала Ирина. — Я совсем не знаю этих людей. И о снукере знаю совсем мало. Мне хотелось вписаться в их круг, хотелось, чтобы ты мной гордился. Я никогда не думала, что тебе будет за меня стыдно.

— Я не сказал, что мне за тебя стыдно. Я сказал, ты многое разрушила.

Классическая схема. Он будет идти на шаг впереди и давить на нее все сильнее, как сказали бы британцы — переборщить с яйцами для пудинга. Американцы выразились бы грубее — поучить новобранца.

— Прости меня, — произнесла Ирина. — Хотя я не совсем понимаю, за что извиняюсь.

— Хреновое получается извинение.

Рэмси так и остался стоять в стороне от нее рядом с кроватью. Это уже стало традицией — либо между ними нет зазора толщиной в лист бумаги, либо они отстраняются на расстояние в несколько световых лет. Промежуточного состояния быть не может. С Лоренсом всегда было именно «промежуточное», поэтому ей было сложно адаптироваться к новым условиям. Она вспомнила детскую игру, популярную в 60-х, когда ты протягиваешь руки на ладони партнера и отдергиваешь при каждой попытке поймать их, слепо веря, что это ему не удастся. Рэмси был рядом, он не позволит ей отскочить и на полдюйма — или развернется и столкнет ее на пол.

— Что мне сказать этим людям? — растерянно спросила Ирина. — Я скажу все, что скажешь.

— Что я в отличной форме, что ты никогда не видела, чтобы я так классно играл.

— Похоже на слова, которые Джек включит в пресс-релиз.

— Это правда. И еще скажи, что у меня действительно огромный член.

Ирина подняла глаза. Рэмси улыбался. Его член вовсе не был огромным.

Один прицельный выпад с расстояния шести футов, и противостояние закончено. Она испытала облегчение сродни тому, которое испытывает поставленный в угол ребенок, получив разрешение вернуться к игре. Как и в неписаном этикете разговоров по телефону, прервать общение дозволено лишь тому, кто его начал, так закончить начатое Рэмси может только Рэмси. Сама Ирина никогда ничего не начинала, поэтому подчинялась воле Рэмси — оставить ли ее за воротами сада или по великой милости простить и пустить обратно.

Приближались две недели долгожданного отпуска перед Рождеством после Бингена-на-Рейне, и Рэмси упросил ее провести эти дни в Корнуолле — хотя на самом деле единственное, чего Ирине хотелось избежать, — так это отпуска.

В их первый день на скалистом и пустынном юго-западном побережье Рэмси, ничего не объясняя, подвел ее к взятой им напрокат машине и повез — будто похитил — в Пензанс. Машина остановилась у неказистого маленького здания муниципалитета. Ирина отдаленно помнила, что подписывала в ноябре около трех часов утра какие-то бумаги, но сейчас, только прочитав вывеску на здании, разгадала планы Рэмси.

— Но я ужасно выгляжу!

Он, как всегда, заверил ее, что она прекрасна.

— Я же не купила тебе кольцо!

Рэмси нахмурился и, похлопав себя по карманам, выудил на свет, словно из груды мусора, маленькое железное колечко.

— Кажется, это хомут для шланга, — объяснил он.

— Рэмси, я не могу выйти за тебя замуж с кольцом, найденным на улице!

— Милая, ты можешь выйди за меня замуж, даже если вместо этой железки будет кусок бумажки или резинка. Смотри, — он надел его на палец, — отлично подходит. Клянусь, я никогда его не сниму.

Обстановка внутри раздражала официальностью. Вероятно, служащие надеялись закончить день пораньше и отправиться за подарками к Рождеству; к явному недовольству Рэмси, полная женщина с плохими зубами не поняла, кто осчастливил их своим визитом. Они заполнили анкеты, и вся процедура заняла не более десяти минут. Рэмси заверял ее, что купил кольцо, клялся, что оно не дорогое; скорее всего, лгал.

Ирина никогда не мечтала о платье из белого тюля и трехъярусном торте, но эта «свадьба» была без излишеств даже по самым скромным стандартам. Впрочем, возможно, это была та самая середина — торт был, но не особенный, платье тоже, но не сшитое специально по случаю. Кроме того, она не видела разницы между торжеством для пятисот самых близких друзей за двадцать тысяч фунтов и церемонией, проведенной в дождливую погоду с железным кольцом для жениха. В такой день следует думать о дальнейшей жизни, а не текущем моменте. Рэмси не стремился жениться, он стремился стать женатым мужчиной, а это, в сущности, лучший комплимент.

Ирина вышла из здания в оцепенении. Они с Рэмси поженились, прожив вместе всего два месяца.

После посещения с «мужем» — ей потребуется время, чтобы привыкнуть к новому слову, — «Регал Уэлш оупен» в Ньюпорте, затем турнира «Мастерс» в Уэмбли и «Регал Скотиш оупен» в Абердине было бы благоразумнее отказаться от поездок по всему свету и заняться собственной жизнью и работой. Но он так ее умолял. Она была тронута его пылкими проявлениями благодарности за то, что впервые в жизни он не чувствует себя одиноким. Коллеги одновременно являлись и соперниками, что исключало возможность возникновения искренней дружбы. Между Рэмси и Ириной установилась прочная связь — принимавшая различное положение, как выключатель света, — и она боялась, что двухнедельные разлуки нарушат существующую идиллию. Кроме того, она никогда не была в Китае.

Со стороны Ирина производила впечатление пустышки, пожелавшей постоянно быть при муже; на самом деле ею двигали эгоизм и неудовлетворяемая жадность законченного наркомана. Она принимала дозу наркотика под названием Рэмси Эктон дважды в день, и перспектива «завязать» на все дни турнира казалась невероятной.

Однако, как всякий наркоман, она стала замечать, что, когда Рэмси нет рядом, особенно во второй половине дня — он изредка отрывался от нее и занимался оттачиванием мастерства, — голову начинал заполнять вязкий туман. Оставшись в одиночестве, она уже не понимала, что ей делать и кто она такая.

По этой причине она отказалась взять фамилию Рэмси, поскольку, став Ириной Эктон, еще дальше продвинулась бы на пути потери себя, в чем и так достаточно преуспела. Вместо книг она все чаще пролистывала журналы, порой наливала себе бокал вина из бутылки в мини-баре в не самое подходящее время и ждала Рэмси с нетерпением, присущим свободному художнику, привыкшему работать по многу часов в день. Ощущать себя искусной собеседницей в обсуждении всего, что касается снукера, — осмотрительной в своих высказываниях, чтобы не получить по шее позже в гостинице, — было чрезвычайно приятно, хотя на самом деле вызывало беспокойство. Новые оценки были привиты ей искусственно. Она училась рассуждать живо и обстоятельно даже о том, что мало ее волновало. Снукер интересовал, поскольку интересовал Рэмси, переходный период же давался с трудом. Рэмси был настолько щедр, что принял ее в свой мир, но принятие могло трансформироваться в окклюзию. Порой она ощущала, что погруженность в обволакивающую атмосферу снукера всего лишь иллюзия, под которой крылось ощущение, что ее колонизировали, кооптировали, использовали. Ирина Макгевен , новая супруга легенды снукера Рэмси Эктона, стала важной особой. Ирина Макговерн , иллюстратор, добившийся весьма скромного успеха, имя которой теперь писали с ошибкой в колонках светских сплетен, была в смертельной опасности.