Саша Филипенко - Бывший сын

Франциск шутил, и его шуткам смеялись. Франциск острил, и его считали остроумным. Годы комы не отбросили его назад. Франциск не отставал. Франциск лидировал. Девочки влюблялись. Многие.

Гремели басы. Ди-джей отлично сводил, и Франциск не выпускал незнакомку. Она была не против, и они держались за руки. На улице, под луной, в такси и в лифте. В комнате, в кухне, в ванной и на балконе. Она курила, и Франциск смотрел на маленький огонек. Яркий, как звезда, и абсолютный, как эта ночь.

— Ты недавно сюда переехал?

— Да… То есть… Ну в общем-то да… да… а что?

— Я раньше никогда тебя не видела на вечеринках…

— Я и не ходил…

— Почему?

— Спал…

— Вот и я поеду.

— Зачем, ты можешь остаться у меня…

— Спать нужно дома…

— Я много лет спал не дома…

— Я бы так не смогла. Вызовешь мне такси?

— Я не помню, как вызвать такси…

— Очень остроумно! 152 или 135…

Спустившись в шлепанцах во двор, Франциск целовал девушку и улыбался таксисту. Машина, как когда-то «скорая помощь», скрывалась за поворотом, и Франциск оставался один. В пустом дворе. Вместо того чтобы вернуться домой, он шел на спортивную площадку. Находил в кармане сигареты и плеер. Подкуривал, включал и ложился на скамейку. В небе светились звезды, и в плеере играла старая песня, которую он до того момента никогда не слышал: «На холодной земле стоит город большой, там горят фонари и машины гудят. А над городом ночь, а над ночью луна. И сегодня луна каплей крови красна. Дом стоит, свет горит. Из окна видна даль. Так откуда взялась — печаль? И вроде жив и здоров. И вроде жить не тужить. Так откуда взялась — печаль? А вокруг благодать — ни черта не видать. А вокруг красота — не видать ни черта. И все кричат „Ура!“, и все бегут вперед, и над этим всем новый день встает. Дом стоит, свет горит. Из окна видна даль. Так откуда взялась — печаль? И вроде жив и здоров. И вроде жить не тужить. Так откуда взялась — печаль?».

Франциск слушал музыку и вспоминал людей, которые когда-то жили в этом дворе. Пашку, Илюшу, Вару. Отец Вары однажды попал в тюрьму, потому что взял на себя преступление сына. В какой-то юношеской перепалке Вара пырнул парня из соседнего двора ножом, но отцу удалось договориться со следователем и убедить суд в том, что именно он нанес роковой удар. Вернувшись из тюрьмы, папа Вары обнаружил в своей квартире другого мужчину, художника. Франциск вспоминал, что папа Вары остался во дворе, и с тех пор у Вары было два отца. Франциск вспоминал Рима и его сестру Катю. Вспоминал их соседей по лестничной площадке, большую семью, восемь человек, которые погибли в один день, отравившись грибами. Франциск вспоминал десятки семей и думал о том, что его жизнь получилась совсем не такой, какую он представлял на уроках литературы. Франциск думал, что у него будет дорогая машина, красавица жена и большая квартира в центре города. Франциск верил, что если не станет великим футболистом, то уж великим актером станет наверняка. Но этого не случилось. Не произошло. Франциск лежал на скамейке посреди двора и понимал, что в данный момент с ним происходит то, чему он должен быть чрезвычайно рад и благодарен. Судьба складывалась так, что о большем нельзя было и мечтать. Все, что теперь окружало его, было лучшим из всех возможных миров. Мечты следовало оставить в ящике за тысяча девятьсот девяносто девятый год…

Начиналась осень. Упирались последние теплые дни. Грустил воздух, грустили Франциск и Стас. Ребята ходили на нелюбимую работу и иногда назначали друг другу встречи в новостном кафе.

— Ты уже слышал? Здорово получается, правда? Парень работает журналистом, руководит штабом одного из кандидатов в президенты. Его жизнь полна планов и замыслов. Он верит в то, что настало время все изменить. Что этот год станет переломным. Что настало время для перемен. У него любимая жена, и всего год назад родилась дочь. Перед долгой, серьезной работой он берет отдых и уезжает на море. С удовольствием гуляет по местам, которые прославил великий писатель, и счастливый возвращается домой. С момента возвращения из отпуска проходит всего неделя. Он рад, счастлив и хочет поделиться счастьем со своими друзьями. Для этого он рассылает друзьям сообщения и приглашает их в кино. Выбирает кинотеатр и назначает время… а дальше начинается самое интересное. Вместо того чтобы, как и договаривались, встретиться у «Октября», счастливый друг, отец, мужчина, у которого наступает самый интересный этап в жизни, внезапно садится в машину, едет к себе на дачу, выпивает две бутылки дешевого бырла, которое никогда раньше не брал в руки, и вешается. Фантастическая история!

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Я же знаю!

— Сколько все это будет продолжаться, Циск?

Франциск ничего не ответил. И в тот вечер больше не говорил. О чем он мог говорить? Что рассказать? Франциск смотрел на узкую улицу и думал о том, что думать страшно. Все запущено до такой степени, что смерть журналиста выгодна абсолютно всем. Властям, оппозиции, континенту. Плакали или смеялись, но так или иначе, руки потирали все. Судьба человека, детство, юность, первая влюбленность, работа, жена, ребенок — все это не имеет абсолютного никакого значения, никакого веса, если только в вашу жизнь вмешивается политика. Может так случиться, что ваша смерть выгодна почти всем. Человек, который всю жизнь старался делать людям добро, своей смертью оказывает самую большую услугу. Жаль только, что никто не удосужился спросить у журналиста, хочет ли он погибнуть. Франциск смотрел в окно и понимал, что ни его, ни чья-либо другая жизнь ничего не стоит. Вообще ничего не стоит, если только в дело вмешивается политика. Канцелярские расходы не в счет. Франциск молчал, и, глядя на посетителей кафе, Стас думал, что все эти люди до сих пор дышат только потому, что мало что собой представляют, только потому, что никому не мешают. Стас разглядывал вновь входящих девочек и думал о том, что жизнь способна переварить любую кость. «Пока Циск лежал в коме, ничего не изменилось. Мир не остановился. Люди продолжали заниматься своими делами, солнце садилось и дожди шли. Его жизнь ничего не стоит. Никто ничего не стоит. Когда его не станет, когда не станет меня, кого угодно не станет, все продолжится. Не остановится земля. Никогда, блять! Никогда ничего не остановится. Ни деревья, ни листва. На всем земном шаре нет человека, чья жизнь могла бы хоть что-нибудь изменить. Если кто-то живет, если кто-то продолжает дышать и выполнять свою работу, то только потому, что кому-то это выгодно или никому не мешает…».

Еще несколько недель город обсуждал самоубийство журналиста. Каждый день всплывали новые подробности, однако суть дела не менялась. Все обвиняли всех. Власть, оппозиция, зарубежье. После смерти известного журналиста в городе испортилось настроение. К осенней депрессии прибавились разочарование и бессилие. Друзья оставались дома. Друзья друзей отменяли вечеринки. Не хотелось петь и танцевать, хотелось пить. Опускались руки. Разворачивавшаяся предвыборная кампания подарила многим надежду на перемены, но убийство известного оппозиционного журналиста все расставило по своим местам. Франциск не знал журналиста лично, не знал его никто из общих друзей, однако от этого утрата не становилась менее весомой. Циск отказывался верить, что человек может погибнуть исключительно из-за своей профессиональной деятельности, из-за мыслей, из-за слов: «Это как если бы виолончелиста убивали даже не за фальшь, но просто за исполнение сонаты».