Дэвид Мэйн - Ковчег

Мать выпрямляется и похлопывает меня по груди, смотрит на меня с вымученной улыбкой. Ни слезинки. А я чего ждал? У меня мать крепкая, слез от нее вы не дождетесь.

— Я хочу, чтобы вы кое-что запомнили. Все вы, — говорит отец и кидает многозначительный взгляд в мою сторону. — Работайте не покладая рук и помните: все во власти Господа.

«Разве Он еще не убедил нас в этом?» — хочется закричать мне. Сим раскрыл рот и смотрит на отца, словно голодный на хлеб, а Яфет, который совсем недавно был веселым маленьким непоседой, стоит столбом, уставившись в землю. Мальчик относится к себе слишком серьезно с той поры, когда пух у него на губе превратился в усы. Не повезло тебе, малыш, но даже если будешь ходить мрачным, новая рука у тебя все равно не отрастет.

— Все во власти Бога, — повторяет отец, видимо на тот случай, если до нас с первого раза не дошло. — Покоритесь воле Его, как покорился я, и вам воздастся так же, как мне, и пребудете вы в довольстве, как и я.

И как я не расхохотался? Я сдержался, но чего это мне стоило! Ты уж прости, отец, я от тебя всякое в жизни повидал, но вот довольства тебе явно не хватало.

Так или иначе, но он закончил. Он сухо обнимается с Яфетом, Симом и даже со мной. И какие чувства, спрашивается, должен я испытать? Что, я должен быть польщенным? А может, благодарным? Потом Сим пожимает мне руку, бубнит: «Удачи, Хам», а Яфет поворачивается ко мне спиной, словно я нечистый. Ну и пожалуйста. Мать среди внуков и внучек кажется такой хрупкой. Илия, Мирн и Бера сбились в кучку, плачут и смеются. Наконец мы разъезжаемся в разные стороны. Как же долго я ждал этого момента.

В первое утро нашего путешествия я часто оглядываюсь назад. Луг, по которому мы едем, слегка возвышается над долиной, где течет река. Уклон не слишком крут, но шатры и сады становятся видны как на ладони. Река серебряной лентой скользит среди зелени, а у самого берега видна возделанная земля. Шатры и загоны для скота совсем как игрушечные, а обломки ковчега, грузно нависающие над ними, делаются все меньше и меньше. Отец и мать съеживаются сначала до размеров кукол, потом муравьев, а потом и вовсе пропадают. Время от времени на глаза попадаются Сим или Яфет, или, точнее, их животные, неровной линией тянущиеся вдоль берега. Они идут на север и юг, мы держим путь в степи и вскоре исчезнем у них из виду. Как же нам будет одиноко.

Впрочем, ничего страшного.

Илия, кажется, тоже не особенно переживает. Все утро я ловлю ее взгляд, спрашиваю ее о самочувствии, в общем, приглядываю за ней. Она не унывает, она из тех, кто держит жалобы при себе. В этом нет ничего плохого, но иногда она перегибает палку. Несколько месяцев назад у нас родилась дочка, и порой мне кажется, что роды прошли не так уж гладко, как моя жена хочет показать.

Мы двигаемся достаточно быстро, учитывая то, что мы идем с животными и детьми. Впереди Илия ведет ослов, верхом на одном из них едет Ханаан, а дочку жена несет на спине. За ними тянутся козы и овцы, которые периодически сбиваются в кучу и при первой же возможности отходят в сторону, чтобы набить рты травой. Я иду сзади с быками, тянущими телеги. Упрямые твари, но пока путь нетруден, и они идут довольно резво. Нельзя сказать, что мы несемся сломя голову, но на привал встаем не слишком часто.

Время от времени Илия просит сделать остановку. Козы связаны веревкой, иногда они в ней запутываются. Илия распутывает их, собирает камни (которые ей каким-то образом всегда удается отыскать) и складывает их в маленькие пирамидки высотой примерно до пояса, а иногда, если камней мало — и пониже. Строитель из нее никудышный: пирамидки получаются хлипкими и клонятся в разные стороны, хотя, думаю, если не будет землетрясения, они простоят долго. Никогда не замечал за своей женой тяги к архитектуре.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я.

— Чтобы найти дорогу назад.

Я недовольно ворчу. Честно говоря, я и не думал возвращаться.

— Или чтобы помочь найти нас, — добавляет она. — Например, сыновьям Беры и Мирн, когда им настанет пора жениться.

— Это вы так между собой договорились?

— Это Мирн придумала, — ослепительно улыбается она.

«Когда же иссякнут в этом мире чудеса?» — думаю я.

К полудню мы уже далеко зашли в степь, а оставленная нами долина превратилась в зеленую полоску у самого горизонта. Небо покрыто облаками. Днем тепло, но я знаю, что вечер будет влажным и нам будет холодно, даже если завернуться в овечьи шкуры. Мне в голову приходит мысль поставить телегу одним краем на камни. Тогда у нас появится убежище, в котором можно укрыться от дождя. Я говорю об этом Илии, и она улыбается мне.

— Ты такой умница.

— Ты тоже.

— Куда смотришь, умница?

Если честно, я смотрю на дочку, которая сосет левую грудь моей Илии, и на Ханаана, кормящегося из правой груди. Я готов честно в этом признаться, но что-то заставляет меня замолчать. Год-другой назад я бы сказал все как есть. Как ни жаль, но, возможно, я превращаюсь в доброго, уважаемого главу семейства. Стану похожим на отца.

— Я смотрю на детей. Какие здоровячки.

— В папу пошли, — кивает она и добавляет с улыбкой: — Слава Яхве.

— Точно. Слава Яхве.

Хотя, скажу я вам, Яхве ничего не сделал, чтобы заслужить мое славословие или хвалу кого-нибудь другого, если вы, конечно, не считаете потоп, уничтоживший все живое, делом достойным. Не буду отрицать, Он великий мастер, но, в отличие от многих мастеров, не испытывает уважения к собственным творениям. В любой момент Он готов обратить плод трудов Своих в пыль и прах. Если вдруг Яхве решит держаться от нас всех подальше, я слезы не пролью. Может быть, эта мысль ужасна, грешна и я заслуживаю самых тяжких мук, но ничего не могу с собой поделать. Я стал таким благодаря отцу.

На некоторое время мы устраиваем привал, потом поднимаемся и продолжаем путь. Вечером небо ясное, и все же я, как и задумал, строю из телеги убежище. Я поступаю правильно. Посреди ночи нас будит шум дождя, который не прекращается до самого утра.

— Спасибо, Господи, за еще один день, — повторяет он каждое утро и замолкает. За что еще он может вознести благодарность? За здоровье? За труд, которым можно наполнить день? Никаких особых трудов нет, кроме одного — поддерживать жизнь в собственном теле, которое в последнее время так страшно болит. Только ханжа стал бы благодарить за такое здоровье.

Ной размышляет. Он представлял себе старость совсем не так. Ему и в голову не могло прийти, что под конец они с женой останутся одни, словно парочка прокаженных. Он думал, что будет ядром большого, растущего семейства, его сердцем. Теперь дети разъехались — ни внуков, ни внучек, а Господь молчит. Последнее беспокоит Ноя больше всего.