Нэнси-Гэй Ротстейн - Бьющееся стекло

Города менялись, но напряженный график и характер выступлений Барбары в средствах массовой информации оставались неизменными. Женские шоу отводили ей время между советами кулинаров и рекомендациями врачей, причем в выделенные десять минут ведущие неизменно расспрашивали о трудностях пути к литературному успеху, а также о муже и ребенке. Часовые обзорные программы в пятиминутных фрагментах объявляли ее роман литературной сенсацией, что сопровождалось непременными вопросами о том, как изменила известность ее жизнь и как воспринял ее успех муж. В развлекательных разделах выпусков новостей ей посвящались искусно отрежиссированные полутораминутные клипы, как правило, включавшие, помимо показа автора и ведущего, сопровождаемую несколькими произносимыми за кадром фразами демонстрацию обложки книги. Организаторы идущих в прямом эфире радиопередач со звонками в студию были рады возможности заполучить гостью, способную увлекательно раскрыть тему, не затрагивавшуюся в их программах в последние две недели. У Барбары брали пространные, получасовые, а то и часовые интервью, в которых она раскрывала механизм писательского творчества и рассказывала, чему в своей книге обязана собственным детским впечатлениям, а что почерпнула из других источников, отражавших духовный опыт иммиграции.

Умело проведенная кампания повысила спрос на книгу до такого уровня, что было принято решение выпустить в свет второе издание, причем на сей раз суперобложку украсила выдержка из восторженной рецензии, написанной одним из виднейших критиков страны. Более того, за время турне «Сара издалека» не только попала в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс», но и стала продвигаться к его верхним строкам.

По завершении рекламной поездки Барбара с нетерпением предвкушала отдых в кругу семьи. Она планировала посвятить этому неделю между окончанием учебного года Дженни и началом смены в летнем лагере. Правда, Пол к ним не присоединился: за несколько дней до отъезда он извинился, пояснив, что вынужден задержаться на работе в связи с переносом сроков рассмотрения дела о земельной собственности.

Барбара отвезла Дженни на Санубел, островок в форме полумесяца, расположенный недалеко от западного побережья Флориды. Ей хотелось показать дочери место, где любили отдыхать и работать многие писатели. Из Ла Гуардия они перелетели в региональный аэропорт Форт Майерс, где Барбара взяла напрокат машину. Переезжая с материка на остров по автомобильному мосту, они видели потешно плескавшихся в воде снежно-белых пеликанов, словно специально собравшихся поприветствовать и позабавить их.

Они поселились в колонии коттеджей, облепивших, подобно орлиным гнездам, высокую кручу над прибрежной песчаной полосой, которую Дженни насмешливо прозвала «крабьими ходулями». Оттуда открывался превосходный вид на Мексиканский залив. Вставали с рассветом, чтобы полюбоваться поднимающимся над морем солнцем и вьющимися над водой в поисках корма чайками. Иногда в хорошую погоду вдали удавалось разглядеть выпрыгивавших из воды дельфинов.

Мама и дочка не расставались. Они объездили на велосипедах весь остров, побывав всюду, куда вели проезжие тропки, и с интересом знакомились с разнообразной флорой и фауной Национального заповедника «Динг». Прибрежные воды кишели рыбой, на мелководье кормилось множество птиц, среди которых выделялись ковырявшиеся в тине розовые колпицы. При слабом приливе они нередко присоединялись к прочесывавшим отмели собирателям ракушек, одни из которых зачерпывали свою добычу сачками, тогда как другие прибегали к менее достойному способу сбора сокровищ, ползая по мелководью на четвереньках. Дженни частенько сгребала в кучи крохотные кораллы, усаживалась среди них, словно в песочнице, и заливаясь счастливым смехом, пропускала их сквозь пальцы. Вдвоем они наведывались к толстой, почти беззубой торговке дарами моря, которая расхваливала свой товар, отчаянно шепелявя и пересыпая речь рыбацкими присловьями.

Каждый день они предпринимали длительную прогулку по широкому, кофейного цвета пляжу поблизости от Вест Галф Драйв. Этот почти необустроенный участок побережья привлекал Дженни многообразием растений и птиц. Чаще всего на глаза попадались белые, с крючковатыми клювами ибисы и скопы, а больше всего Дженни радовалась, когда натыкалась на отдыхающую стаю королевских крачек и видела, как ветер треплет их длинные, угольно-черные хохолки. Однажды они приметили большую белую цаплю, стоявшую на страже рядом с рыболовом: птица имела весьма сосредоточенный вид, судя по которому, полагалась не столько на собственную охотничью сноровку, сколько на щедрость более добычливого человека.

Во время одной из таких прогулок Дженни нерешительно завела речь о том, что считает себя виноватой в полученной матерью травме. Ведь не вздумай она хвастаться своим умением ездить галопом, маме не пришлось бы мчаться сломя голову вдогонку, и она не повредила бы запястья. Девочка удивлялась, почему ее за это не наказали.

— Я знаю, мамочка, — твердила она, — тебе было так больно, и все из-за меня. Ты-то, конечно, виду не подавала, но по ночам я подсматривала в щелочку за тем, как ты пыталась работать в своем кабинете. Видела, как мешают тебе писать эти противные браслеты. Прости меня, мама. Прости. — Дженни отвернулась, чтобы мать не увидела ее слез. — Я, честное слово, не хотела.

— Что ты, милая, — возразила Барбара, поняв, что ее ложь породила у дочери чувство вины. — Дело не в тебе, а в том, что я никудышная наездница.

Она крепко обняла дочь и та, вроде бы успокоившись, продолжила прогулку. Однако на следующий вечер, когда, сидя на балконе, они наблюдали за стаей отдыхавших на берегу бакланов, чьи черные силуэты четко вырисовывались в свете уходящего дня, девочка снова вернулась к тому несчастливому осеннему дню.

— Я слышала, как папа на тебя кричал, — призналась девочка. Оказалось, что когда ее отправили наверх промыть ссадины, она не закрыла за собой дверь, и, несмотря на шум воды, расслышала, что отец бранит мать. — Конечно, он рассердился на тебя из-за меня. Стал обвинять тебя в том, что со мной случилось. Я виновата в том, что у вас с папой нелады! — выпалила девочка, когда на горизонте истаяла последняя полоска закатного света.

— Глупости, — возразила Барбара, — у нас с папой все хорошо, а если он разок и повысил на меня голос, то только из-за того, что у него трудности на работе. Перенервничал, вот и сорвался. Ты тут совершенно не при чем.

— Ты правда на меня не сердишься?

— Ни капельки, — горячо заверила Барбара, подойдя к дочери и погладив ее по ниспадавшим волной шелковистым каштановым волосам. — Я очень тебя люблю, и папа тоже. Мы оба счастливы оттого, что ты у нас есть, и никто тебя ни в чем не винит.