Нэнси-Гэй Ротстейн - Бьющееся стекло

Когда Диди приглашали «на кофе», она обычно расширяла это понятие до чизбургера, картофеля фри, какого-нибудь сладкого десерта и вишневой коки, а сейчас, питаясь главным образом в университетской столовой, и подавно считала подобное баловство необходимостью. Однако отметив его простецкие слаксы, рубаху с открытым воротом, грубые рабочие башмаки и дешевые часы на синтетическом ремешке, она ограничилась кофе с двойными сливками и двойным сахаром.

Он ни словом не упоминал о своей работе, предпочитая говорить об архитектуре и о прочитанных им книгах. Диди спросила, каковы его самые ранние воспоминания о Португалии. Профессор, читавший курс психологии, как раз перешел к разделу, касающемуся памяти.

— Море, — однозначно ответил он.

— Море?

— Море всегда занимало главное место в моей жизни. Мы жили на Азорских островах, на острове Сан-Мигель. В детстве, куда бы я ни направился, непременно выходил к морю. У меня не было возможности убежать от него. Море кормило нас, но и… — тут его голос зазвучал с пафосом… — являлось барьером, отделявшим нас от всего остального мира. Сан-Мигель далеко от материка, чуть ли не в центре Атлантики. — Он окунул палец в стакан с водой и с помощью капель изобразил на столике некое подобие карты… — Смотри: вот Испания и континентальная Португалия, а там, посреди океана, моя родина.

Словно стремясь сохранить как личный секрет физическое и психологическое расстояние, пролегавшее между местом его рождения и Бостоном, влага высохла, и его остров исчез с глянцевой поверхности. Прошлое ее собеседника снова укрылось от взора.

— Вот почему мои самые прочные воспоминания связаны с морем, — продолжил он. — И, наверное, поэтому же я очень люблю ходить под парусом. У меня и свое суденышко есть.

Последние слова заставили Диди задуматься, не ошиблась ли она, оценивая его по одежке. Пожалуй, ей все-таки стоило заказать чизбургер. И прочее, по полной программе. Может быть, еще не поздно?

— Я назвал свою скорлупку «Sereja do Mar», — он улыбнулся, — это значит «Русалка». Она совсем крохотная, и я ее пятый владелец. Пришлось основательно повозиться с ремонтом. Радарная установка меня и сейчас не устраивает, но под парусом «Русалка» теперь ходит великолепно.

Диди привыкла к такого рода разговорам. Все ее знакомые называли свои яхты «суденышками» и «скорлупками», все упоминали прежних владельцев и все сетовали на необходимость ремонта — так было принято в их кругу.

— Ты любишь ходить под парусом? — спросил он.

— Да, очень люблю, — ответила Диди, вспомнив прогулки на яхтах в Каннах.

— С тобой так легко общаться, — сказал он, — обычно я столько о себе не рассказываю. Мне бы хотелось встретиться с тобой снова… Знаешь, обычно я выхожу в море около пяти. До половины девятого света на воде достаточно. Что скажешь, если в следующий погожий вечер я приеду и возьму тебя с собой? Если, конечно… — тут он смутился, — ты не будешь занята своим искусством и археологией.

Диди прекрасно поняла, что этот вопрос относится не к ее расписанию, а к ее согласию встретиться с ним снова. Ему не пришлось долго дожидаться ответа.

— Буду рада, — откликнулась Диди и торопливо добавила: — В любой вечер.

Проводив ее до общежития, он неожиданно спросил:

— Можно тебя поцеловать?

Диди повернулась к нему и кокетливо ответила:

— Нет. Нет, раз тебе приходится об этом спрашивать.

С этими словами она скрылась за дверью спального корпуса.

Уже на следующий день, подходя к общежитию, Диди услышала:

— Ну как, есть настроение поплавать под парусом?

Тони поджидал ее возле Тэйера под исполинским дубом. Он был в безрукавке, джинсах, кроссовках и солнцезащитных очках.

Отказавшись от попыток судить о нем по одежде, Диди взлетела к себе на третий этаж и облачилась в костюм для морских прогулок: белые слаксы, просторную блузу, позволяющую скрыть отсутствие талии и безупречные спортивные туфли.

— Ты точно знаешь, что тебе будет удобно? — с сомнением спросил Тони, увидев ее в этом наряде.

— Точнее некуда, — весело ответила она. — Для прогулок под парусом я всегда одеваюсь так.

Ее несколько удивила его машина — ободранный «понтиак», приобретенный, как пояснил Тони, на распродаже, устроенной департаментом полиции Бостона, а еще большее удивление вызвала пресловутая «Sereja do Mar». Оказалось, что это и вправду не модная яхта, а самая настоящая скорлупка — пожалуй, самое маленькое парусное суденышко, какое Диди приходилось видеть. Гораздо меньше любой из яхт, на каких ей случалось кататься в Каннах. Но зато ни одна из этих яхт не была отделана с такой любовью и не содержалась в таком безупречном состоянии. На сверкавшем от носа до кормы свежей краской судне невозможно было углядеть ни единого пятнышка. В крошечной каюте царил идеальный порядок, нарушавшийся разве что несколькими лежавшими то здесь, то там книжками в бумажных переплетах.

В считанные минуты Тони поставил парус и запустил двигатель, чтобы отвести «Русалку» от пристани. Выйдя на середину залива, он заглушил мотор и объяснил, что под парусом предпочитает ходить именно здесь, где не так опасно, как в открытом океане, но при этом всегда можно поймать подходящий ветер. С этими словами Тони вручил румпель Диди и принялся терпеливо учить различным маневрам, включая движение против ветра.

— Знаешь, — сказал он ей, управляясь с главным парусом, — что мне здесь по-настоящему нравится, так это свежесть океанского воздуха. После работы я иду домой, быстренько переодеваюсь, и, если только у меня нет в тот вечер занятий, отправляюсь прямиком сюда. Конечно, прихватив что-нибудь перекусить. О, кстати, вспомнил… — он нырнул в люк и тут же появился снова… — я приготовил это для тебя, на тот случай, если ты проголодаешься. Сэндвичи с курицей, — он бросил ей сверток в целлофане. Как ни странно, аппетита у Диди не было (с непривычки это ощущение казалось довольно приятным), но Тони старался для нее, и ей не хотелось его огорчать. Она съела сэндвич и, к немалому своему удивлению, нашла его очень вкусным — гораздо вкуснее всего того, что Вера приносила ей из французского ресторана Поля.

Тони снова исчез внизу и появился с изрядно потрепанной и основательно пострадавшей от воды книгой.

— Я люблю читать. Особенно здесь, в море. Эта книжка, — он любовно погладил истрепанную обложку, — моя любимая. Называется «Источник». Она про одного парня, Говарда Роарка, который хотел стать архитектором. Он ни за что, как бы плохо ни шли его дела, не брался за работу, которая была ему не по сердцу. Не соглашался потакать чужим вкусам. Он никогда не шел на компромиссы ни с мужчинами, ни с женщинами. Жил в соответствии со своими принципами. Вот так и должен жить настоящий мужчина.