Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная

Она начала проваливаться куда-то в пустоту. Перед ее глазами неожиданно возник. Серега-Албанец, правая рука Вогеза, ее новый любовник, который, по не понятной ей причине, почему-то сновал по ее квартире, даже не замечая при этом бегавшего из угла в угол мужа.

«А Серега-то тут откуда взялся? — подумала она. — Да еще к тому же совершенно, голый. Вот это да. И мужа даже, болван, не стесняется. Надо же. Да еще полностью готов заниматься со мной любовью при нем. Ну и дела пошли, Господи. Да еще в лес меня почему-то зовет, убить, что ль, хочет? А в окне-то, в небе, Вогез на ковре-самолете, как старик Хоттабыч с Волькой, летит, только не в середине его сидит, а у самого края, схватившись одной рукой за толстый край китайского ковра с драконами, а в другой держит громадную икону. Вот-вот, того и гляди, вместе с ковром грохнется прямо на стол с гостями, а то и на лысину Иннокентия…»

— Галина! — с огромным трудом, собрав всю волю в кулак, едва и смогла выдавить из себя последние, никем не услышанные из-за шума за столом слова Алла. — Помоги!

А дальше наступила полная темнота. Глаза ее закатились. Голова склонилась на правое плечо, и она всем своим небольшим пухленьким телом рухнула на полированный, составленный из ценных пород дерева пол гостиной Ряжцевых.

Галина, хотя и наблюдала незаметно, но пристально весь вечер за родственницей, не могла слышать ее последних, обращенных к ней слов. Именно в этот момент ее отвлек своим вопросом вышколенный официант, спросивший хозяйку насчет времени подачи на стол горячего. Однако что-то в Алке ей с самого начала не нравилось, что-то настораживало ее.

«Да, в последнее время, — думала Галина, — она какая-то не своя, какая-то взвинченная, нервная, неспокойная. Постоянные намеки, недосказанности… И сегодня вроде бы начала про какую-то тайну, но ничего не сказала. Потом этот ее новый любовник. Без слез, как говорится, не взглянешь. Качок Серега-Албанец, надо же, кого нашла, правая рука бандитского авторитета. О таких говорят: одна извилина в голове, и та прямая… На кого дядьку моего, видного во всех смыслах мужика, променять задумала. Ну, я понимаю, трахнулась бы с ним разок-другой и — ладушки. Гуд бай. А тут слюни распустила непонятно по какому поводу. Секс-машина Серега, видите ли. Подошел ей очень. Противно, даже отвратно. Хотя Алка просто так ничего и никогда не делала. Здесь тоже может быть какой-то особый, известный только ей смысл заложен. Наверняка заложен. Расскажет, наверное, потом. А может, и совсем скоро.

Нимфоманку и эротоманку из себя, понимаешь ли, корчит все время. А ведь она старше меня порядком… Хорошо, я знаю, что ей этот секс в общем-то по фигу, а то бы могла что-нибудь другое ненароком подумать. Да и сейчас вон, за столом, заигрывает напропалую с соседом слева, депутатом Эдвардом Нечкиным. Усекла, скорей всего, что тот всегда не прочь перепихнуться, не пропустит мимо себя ни одну юбку, несмотря на свое многочисленное семейство. Знаю я все ее приемчики и приманки, — подумала злорадно Галина. — Вот и водку, с ним чокаясь, пьет, вопреки всем своим правилам, да еще не закусывая. Демонстративно рюмку в вытянутой руке над столом держит, а другой рукой уже давно, небось, под столом в штанах у депутата шурует…

Нет, поговорить с ней, конечно, нужно, и прямо сегодня, сейчас же. Да и сама она несла что-то о какой-то тайне… Возможно, что-то и знает…»

Взглянув в этот момент на Алку, Галина увидела, что та вдруг стала какая-то не такая, причем не то что бледная, а даже совсем белая-пребелая.

«Оргазм, что ли, сама словила уже от этого депутата-многостаночника?» — брезгливо подумала она.

И вдруг, еще раз взглянув на нее, ясно узрела прямо перед собой буквально меловое лицо, закатившиеся глаза, едва шевелящийся рот. А спустя секунду раздался грохот рухнувшего вместе со стулом тела, сопровождаемый страшным женским визгом и криками гостей. К упавшей на пол Галкиной родственнице уже спешили — сорвавшийся с места старинный друг Иннокентия Валерий — модный врач из ЦКБ, лечивший исключительно VIP-персон, известный хирург-уролог Ашот Баблумян, продвинувшийся по службе исключительно благодаря связям Галининого мужа, и многие другие. Рядом с ними, готовая на любую помощь, была и Галина. Она успела подбежать почти одновременно с Валерием и, сидя на корточках, держала в руках потную, с прилипшими ко лбу волосами голову Аллы. В тот момент она была еще жива. И даже пыталась что-то сказать, как будто бы с полным ртом, набитым кашей, произнести какие-то слова. Понять ничего нельзя было, как Галка ни старалась. Потом, поднеся свое ухо совсем близко к Алкиному рту, она все же смогла разобрать всего несколько странных фраз.

— Расспроси как следует Серегу… Скажи Гене… Смерть освобождает мертвых…, но не живых, учти.

Это были последние слова Аллы. Еще через минуту Валерий, державший ее за запястье правой руки, разорвавший на ее груди новое вечернее платье, пытаясь добраться до ее сердца, констатировал смерть. Перед этим, самым последним в жизни Аллы моментом, Галине удалось только увидеть особый, даже какой-то неземной и удивительно яркий свет в ее глазах. Потом они закрылись навсегда. И хотя Ашот продолжал панически сдергивать с нее всю одежду, чтобы сделать укол, все было тщетно. Она ни в какой помощи больше не нуждалась…

— Танюша! Ты куда засобиралась так неожиданно? Вчера же весь день влежку пролежала. Ты же совсем больная. Поверь мне, твоих подвигов никто и никогда не оценит. А болеть будешь долго. Упаси Бог, еще какое осложнение заработаешь. Дай-ка я тебе давление сейчас померяю. Ты не против? Ну тогда давай, садись за стол.

— Да что ты так хлопочешь, Саша? Пойми, лучше я себя чувствую. Гораздо лучше, чем вчера. Прихожу постепенно в себя. Болезнь моя не от инфекции. Все это после смерти Аллы, понимаешь. Я же не железобетонная. У меня тоже нервы есть. Каюсь, конечно. При жизни я ее сильно недолюбливала, можно даже сказать, терпеть не могла. И напрасно. Нельзя так. Не по-божески это, сам знаешь, не по-христиански. Но, с другой стороны, задумайся, сколько же крови она сыну нашему попортила, страшно даже представить. А сколько нервов истрепала. Да и, честно, всем нам понаделала плохого предостаточно. А ему уж и говорить нечего. Как вспомню, аж оторопь берет. То сходились они. То расходились. Все деньги проматывала, какие были у него и даже каких не было. Вечно он в долгах, бедолага, сидел. Это разве дело? А мне каково было видеть все это? Сам, дорогой мой, головой своей подумай. За что же любить такую «родственницу»? И как можно с такой даже рядом находиться?

Скажу тебе, как на духу, она мне как-то призналась, что десять абортов сделала, детей совсем не хотела. Я тебе раньше этого не говорила, расстраивать не хотела. А все почему? «Для себя пожить нужно, причем как следует пожить, на полную катушку», — всегда говорила. Причем не кому-нибудь, а мне, свекрови, представляешь? Вот тебе и вся ее жизненная философия в этих словах, как в капле воды отразилась. Вот и пожила «на полную катушку». Полней не бывает.