Натан Шахам - Квартет Розендорфа

Жалованье мое, как я уже писал тебе, не бог весть какое, но и не слишком низкое. После того, как были сняты все сомнения насчет должности концертмейстера скрипок, я получаю на руки сумму, которой мне достаточно на скромную жизнь; не отказывая себе ни в чем необходимом, я могу еще немного откладывать. Через два-три месяца сумею выслать вам с Анной билеты (обратные, не беспокойся), чтоб ты могла своими глазами познакомиться со здешними условиями. Не повредит обдумать все это еще раз. Здесь есть по крайней мере трое хороших педагогов по фортепьяно (двое из Германии, один из Чехии), и даже глава Культурбунда переехал в Эрец-Исраэль. Говорят — сам я еще не успел в том убедиться, — что имеется и музыкально одаренная молодежь, на весьма приличном уровне. Вскоре я начну давать уроки отличившимся ученикам, — конечно, и для того, чтобы увеличить свой заработок, но главным образом, чтобы принять участие в воспитании музыкантов, которые в будущем, быть может, вольются в оркестр. Но даже если они и не найдут себе места в оркестре, новое поколение необходимо, ибо составит публику для оркестра после того, как прекратится бегство из Германии. Пока я еще живу в пансионе, о котором писал тебе в первом письме, у фрау Гелы Бекер, той самой, что много делает для оркестра. Таким образом я экономлю немало денег (каждое утро мы шутя спорим с хозяйкой, поскольку я хочу уплатить ей, а она отказывается принимать деньги, говоря, что это она должна мне платить — такое удовольствие я доставляю ей своей игрой…), но я решил вскоре подыскать себе комнату, потому что мне неприятно жить за ее счет. Да и кто знает, каким образом придется когда-нибудь с нею рассчитываться?

Пиши мне, дорогая моя, подробно обо всем, что происходит у вас. Даже о самых несущественных мелочах. Особенно о них. Важные новости доходят сюда тысячью путей. Даже и те, о которых не пишут в газетах. Высокопоставленный служащий в канцелярии верховного комиссара, у которого есть приятели в германском министерстве иностранных дел, рассказывал, что там весьма недовольны резким ухудшением отношения к Германии со стороны мировой общественности. Быть может, это признаки отрезвления.

Глубоко любящий тебя твой Курт.

Дорогая Анна!

Мама наверняка расскажет тебе о том, что я написал ей, а потому не стану два раза писать об одном и том же. Добавлю лишь, что в такие тяжкие дни нам, маленьким людям, не остается ничего, кроме одного — отдаться своей работе и постараться делать ее как можно лучше. И ты тоже будь умницей, не забрасывай занятий. В особенности же упражняйся по нескольку часов в день, не ленись. Наш природный талант — это лишь малая часть дела. Работоспособность, терпение отрабатывать мелочи, не уставая от бесконечных упражнений, — все это не менее важно, чем чувство музыки и хороший слух. Я надеюсь, что мама тщательно следит за тобой и не позволяет тебе быть небрежной.

Я живу в пансионе возле моря в маленьком симпатичном городке, где все дома белые и новые, у меня ни в чем почти нет недостатка, кроме моей любимой семьи. Но я надеюсь, что в конце концов мы встретимся и снова заживем той прекрасной жизнью, какая была у нас до тех пор, когда победила дикость и дурные люди взяли власть в свои руки. Пустыни я пока еще не видал и верблюдов тоже видел только однажды из окна. Они шли караваном, неся на горбах ящики с песком и камешками, которые называют гравий, — они используются для приготовления бетона в строительстве. Здесь строят в то время, когда в других местах лишь все время разрушают. Но нужно быть оптимистом. Правительства приходят и уходят, а музыка остается вечно. И куда бы мы ни отправились, она будет сопровождать нас.

Я откладываю немного денег для того, чтобы мы могли вскоре увидеться. У меня есть здесь один приятель, отличный пианист и великолепный педагог, он будет рад учить тебя, когда ты сюда приедешь. Кто знает, быть может, настанет день, когда ты выступишь с нашим оркестром, и я буду очень гордиться тобой.

Соблазн, перед которым я не смогу устоять: за уроки одной девочке лет четырнадцати я бесплатно получу комнату в квартире, где проживает семья из трех человек, близко от моря, в рабочем квартале на севере. Дом двухэтажный, в нем живет всего четыре семьи. На углу улицы автобусная остановка. За несколько минут можно добраться до выставочного зала.

Это значительная экономия, ведь плата за квартиру здесь выше, чем за уроки.

Я много думаю о деньгах. Утешусь хоть тем, что они нужны мне для благородной цели. Я верю, что если сумею убедить Грету приехать в Эрец-Исраэль, она согласится остаться здесь.

Была загвоздка с девочкой. У меня нет терпения учить начинающих. Мне сказали, что она три года занималась у преподавателя музыки в школе для детей рабочих. Я расспросил о нем. Каждый, кого я о нем спрашивал, улыбался с какой-то насмешливой симпатией, это вызвало у меня подозрение, что основа испорчена и мне придется начинать все сначала. Потом выяснилось, что человек этот талантлив как бес, но ему трудно решить, чем он хочет на самом деле заниматься. Мне хотелось расспросить его про девочку, но он тем временем исчез из страны — записался добровольцем в интербригаду, в Испанию. Я пожалел, что мы не встретились. Этот тип напоминает мне брата, куда более талантливого, чем я, который упрямо решил стать профессиональным революционером.

Я известил родителей девочки, что дам им ответ после того, как проэкзаменую ее. Ведь не стану же я растрачивать свое время на ученицу, у которой нет никаких способностей, только ради того, чтобы сэкономить несколько грошей.

Вчера я побывал там. Место очаровало меня с той минуты, как я оказался на улице. Маленькие домики, отделенные друг от друга палисадниками.

Дворы обнесены изгородями из сетки или из камня, оплетенными вьющимися растениями. За ними растут апельсины, гуайява и виноград. Вся улица выглядит как коридор, ведущий к морю. Замощены только тротуары. Между ними идет песчаная дорога, где играют дети. Повозка, запряженная парой мулов, движется по ней со скоростью пешехода… Я почувствовал себя словно в деревне.

Дом стоит немного особняком, в конце улицы, отделен от других пустырем. Палисадник его довольно обширен, туда выходят по лестнице. Вымощенные камнем дорожки ведут к входу и к мусорным ящикам, находящимся в маленьких домиках, покрытых железной кровлей. Бодрая травка пробивается в трещинах между камней (это напомнило мне деревенский дворик в окрестностях Мангейма, где жил один наш родственник), а также покрывает всю площадь двора, кроме лунок у подножья деревьев, кроны которых доходят до окон второго этажа, но не загораживают моря.

Комната просторная, в два окна; одно выходит на море, другое во двор. Мебель — кровать, стол, два стула и плетеное кресло — скромная, но хорошо сделанная (руками хозяина, он столяр и работает мастером в организации подрядчиков в здешнем профсоюзе). Есть только один явный недостаток — отсутствие отдельного входа. Чтобы попасть к себе в комнату, я должен пройти через прихожую, куда выходят двери из кухни, туалета, ванной и двух жилых комнат, двери которых, как видно, всегда открыты. Но, по зрелом размышлении, может, это и к лучшему. Если я хочу отдаться музыке, только лучше, что неудобно приводить женщин. Кроме того, есть одно неоспоримое преимущество. На протяжении большей части дня квартира пуста. Отец работает за городом, дочка в школе, мать тоже работает и возвращается только под вечер. («Вы сможете играть здесь сколько душе угодно, сможете приглашать учеников, даже заниматься камерной музыкой, — сказала мне хозяйка, — соседи ничего не скажут. Здесь нет ни души в утренние часы. Все — рабочие люди», — произнесла она с гордостью, напомнившей мне брата в тот день, когда он, вернувшись после дня работы на фабрике, с гордостью показывал свои загрубевшие ладони.)