Анатолий Иванов - Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

Полипов встал, сходил в свой кабинет за портфелем, оделся. Полина Сергеевна проводила его до порога. Там, поправляя на его шее шарфик, она негромко спросила:

— Неужели ты на самом деле решился — на фронт?

— На самом… Это — необходимо.

Он взялся за скобку, но, прежде чем толкнуть дверь, проговорил, не глядя на жену, отрешенный какой-то:

— Ты знаешь, Полина, я сегодня почти всю ночь… о твоем отце думал. Он был прав, прав…

— Не понимаю… В чем он был прав?

Полипов вздрогнул, опомнился.

— Да, да, не понимаешь. И не надо…

Он ушел, а Полина Сергеевна с недоумением оглядела комнату — стол, стулья, диван. Ей казалось, что за столом, на диване, только что сидел совсем не ее муж, Петр Петрович Полипов, и за дверную скобку держался не он, и вышел из квартиры не он, а какой-то совсем неизвестный ей, чужой человек.

Над Шантарой стояла еще ночь. Лишь на востоке, над Звенигорой, небо было заметно разжижено, в центре этого светлеющего пятна бледнели, потухая, мелкие, как пыль, звездочки. Выйдя на крыльцо и глянув на темное небо, Полипов облегченно вздохнул, будто при утреннем свете он не мог бы найти дороги в исполком.

Но он заблудился, кажется, в темноте, потому что, сойдя с крыльца, не свернул, как обычно, за угол своего дома, к калитке, ведущей на исполкомовский двор, а по заснеженной дорожке вышел на улицу и, втянув голову в плечи, увязая в снегу, побрел вдоль нее.

Через несколько минут остановился напротив небольшого домика, в котором жил директор завода с семьей. Полипов не так давно сам вселил их сюда, помог даже внести перетянутый багажным ремнем узел с постелью и два чемодана — все имущество, которое Елизавета Никандровна с сыном привезли с собой.

Самого Савельева в тот день в Шантаре не было, он по делам завода находился в Новосибирске.

— Устраивайтесь, — сказал Полипов, опуская на пол тяжелый чемодан. — Я сделал для вас все, что мог. Антон будет доволен, ему тоже надоело в палатке жить. Кровати я в районной гостинице взял, потом, когда свои приобретете, эти придется вернуть.

— Спасибо, — не глядя на Полипова, ответила Елизавета Никандровна. — Напрасно вы с кроватями… Они нужны, наверное, там… Вы их заберите, мы обойдемся.

— Что ты, мама! — воскликнул Юрий. — Потерпит гостиница. Спасибо, Петр Петрович, тронуты заботой Советской власти, — повернулся к нему парень. — Надворные постройки есть? Пойду гляну, мы рассчитываем завести корову, свинью, дюжину овец, куриную ферму и пару выездных рысаков.

И он выбежал на улицу.

— Лиза… — шагнул к Савельевой Полипов. — Невероятно, но мы встретились…

— Невероятно, — сухо подтвердила она, чуть кивнув головой. — Я очень благодарна вам… за беспокойство. Извините. И — спасибо.

Он понял, что его присутствие тягостно, сказал с обидой:

— Признаться, я не на такую встречу рассчитывал…

— Я вообще ее не ожидала.

— Лиза! Наше детство и юность прошли рядом… Я думал, у нас есть что вспомнить.

— Извините, я очень устала за дорогу…

И все, больше она с ним не разговаривала. Да и встречались за все это время случайно, на улице, всего раза два или три. Она первая торопливо кивала ему, наклоняла голову и быстро проходила мимо.

Домик под двускатной железной крышей был без палисадника, низкое крыльцо выходило прямо на улицу. По обеим сторонам двери по окошку. Окна были прикрыты щелястыми ставнями, в эти щелки проливались струйки электрического света.

Полипов перешел на противоположную сторону улицы, разглядел под нависшими ветвями заснеженных деревьев скамеечку, сел и стал глядеть на закрытые окна дома Савельевых. Зачем он глядел на них, что его привело сюда? Да, он любил когда-то Лизу, любил, кажется, искренне и глубоко, но потом… Потом это чувство заглохло, как глохнет болото, которое с годами затягивает зеленой травянистой ряской. Годы, они, оказывается, свое делают.

Мучить воспоминания о Лизе начали его после женитьбы на Свиридовой. Думая иногда об отце жены, он тотчас начинал думать и о Лизе, она вставала перед глазами, истерзанная, измученная, с растрепанными волосами, вся в кровоподтеках, прикрывающая лохмотьями кофточки, тоже в кровоподтеках, груди — такая, какой он видел ее там, в белочешской контрразведке, где хозяйничал отец Полины. Она, Лиза, ползала по полу, ощупывая каждую плашку, ловила руками воздух и, задыхаясь, шептала: «Юра… Юронька, сынок?! Куда вы дели моего сына?!» Этот шепот ввинчивался ему в мозги, разворачивал их. Он совал голову под подушку, пытаясь избавиться от ее голоса. Жена иногда просыпалась, щупала в темноте его пылающий лоб.

— Опять не спишь? Что возишься, как кабан в луже?

— Я сейчас, сейчас… День выдался тяжелый, нервный…

— Валерьянки, может?

— Не надо. Я сплю.

Но постепенно эти воспоминания посещали его все реже, наконец оставили совсем…

И вот появился в Шантаре сперва Антон Савельев, потом и сама Лиза. Узнав, что приезжают Савельевы, он почувствовал, как ворохнулся в груди противный холодок. Но, ворохнувшись, тотчас растаял. Никто, абсолютно никто, кроме собственной жены да бывшего жандармского следователя, затем ярого троцкиста Лахновского, непонятно каким образом сумевшего избежать в свое время суда и расплаты, не знал о его прошлом. Но ни жены, ни тем более Лахновского он не опасался — тот сам боялся всего на свете. Во времена памятных процессов над троцкистами Лахновский, исчезнув из Москвы, затаился где-то в южном городишке. Иногда, правда, писал — не ему, Полипову, а его жене, не проставляя ни обратного адреса, ни фамилии. По прочтении писем жена немедленно их уничтожала. «Слушай, может, он не матери твоей любовником был, а твоим? — спросил однажды полушутя, полусерьезно Полипов. — Переписка у вас, гляжу, активная…» «Как тебе не стыдно! — вспыхнула Полина Сергеевна. — Это у них с мамой было, когда… мы еще в Томске жили. Я тогда еще ребенком была». Полипов хмыкнул и ничего больше не сказал. Про себя подумал, что в восемнадцатом году, когда он заходил к Свиридовым, Полине было уже лет тринадцать. И неизвестно, сколько после этого Лахновский жил еще в Сибири и где жил, пока не перебрался в Москву. Но в общем-то мать ли Полины состояла любовницей Лахновского, сама ли Полина стала ею, когда подросла, — ему было безразлично. Жену он не любит и никогда не любил. Но о женитьбе на ней не жалел. Жить все равно с кем-то надо, на лицо она не красавица, но этот недостаток полностью искупала молчаливостью, удобствами, которые, как женщина, принесла в его жизнь.

Если самого Савельева Полипов встретил в Шантаре более или менее спокойно, то приезда Лизы ждал с некоторым волнением. Ему казалось, один ее вид, одно ее присутствие будут постоянно напоминать ему, воскрешать в памяти ту зловещую сцену в белочешской контрразведке, и его жизнь превратится снова в ад. Но, против ожидания, все произошло наоборот. Подойдя к вагону и увидев ее усталые, в мелких, не глубоких еще морщинках глаза, обыкновенные женские глаза, взглянувшие на него с удивлением, любопытством, а затем с понятной растерянностью и беспомощностью принявшиеся разглядывать незнакомый маленький вокзальчик, плохо заасфальтированный перрон, он подумал даже с каким-то сожалением: «Чего это я все представляю их обезумевшими, полными слез и боли? Обыкновенные глаза… И сын Юрка вон какой вымахал верзила. Двухпудовыми гирями, наверное, балуется… Нервы, нервы, товарищ Полипов, как сказал когда-то отец Полины!»