Анатолий Иванов - Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

— А давно я здесь? — спросила Наташа.

— Да уж четвертый день. Вот дядя Семен обрадуется, что ты выздоравливаешь! Он каждое утро и вечер заходит и спрашивает, как ты. Сейчас он на работе, и мамка на работе, и все. Андрейка в школе, а Димка на коньках ушел кататься. И дядя Юра обрадуется. Он вчерась тоже приходил, долго глядел на тебя. «А я, говорит, в клубе ее ждал, ждал…»

Ганка так и сыпала именами, все они путались, Наташа не могла сообразить, кто такие тетя Анна, дядя Федор, Димка, Андрейка. В голове ее позванивало, малейшее движение отдавалось болью в висках.

— Погоди, кто такой дядя Юра?

— А это двоюродный брат нашего дяди Семена. Смешной такой.

— Его фамилия как?

— Да тоже Савельев. Его отец — самый главный директор на заводе, где мама работает.

Наташа вспомнила веселого парня в тужурке, его смешные слова. «Можно звать меня Георгием или Гошей. Можно Агафоном, можно Агафончиком». Тогда его слова не рассмешили ее, а сейчас она улыбнулась. Улыбка была робкой, она чуть тронула ее исхудавшие губы, и показалось вдруг, что возле нее нет никакой Ганки, что нет и не было на свете никакого Юрия, никакого Семена, секретаря райкома партии Кружилина. что все это ей снится, а вот сейчас она пробудится и увидит, что были и есть только Елизаров, милиционеры, Огородникова, эти бандиты Гвоздев, Зубов, Кафтанов. Вот они идут к ней со всех сторон, грохоча сапогами. Зрачки ее стали расширяться, делались все больше. Она приподнялась, испуганно глядя на дверь. Дверь распахнулась, быстро вошел Семен, а за ним тот зеленоглазый парень.

— А-а, и верно, отошла. Наконец-то! — сказал Семен громко. — Ну, здравствуй.

— Приветик, Наташенька, — улыбнулся Юрий. — Приветствую и тут же спрашиваю: какое, собственно, имеете право болеть? А там Агафон один, понимаешь, в клубе ее напрасно ждал, все свои пресс-конференции отменил.

— Погоди ты, — плечом отодвинул его Семен. — Как чувствуешь себя, Наташа?

— Не видишь, что ли, все нормально, — ответил за нее Юрий. — Через пару дней мы такой фокстротик с ней в клубе оторвем!

— Ничего не хочу я с вами отрывать, — сказала Наташа. Ей не понравились его слова, его развязность и почему-то даже голос.

В комнату вошла костлявая старуха с пустым ведром.

— Ступайте, ступайте отсюдова, балабоны! Ей и так лихо еще, а вы разлаялись тут.

— Что ты, баба Феня? — открыл Юрий белозубый рот. — Видишь, она улыбается.

— Дак ить при одном твоем виде, поди, у каждой сердце от радости заходится, — ядовито прошамкала старуха и бесцеремонно стала выталкивать их.

Семен вышел покорно, помахав на пороге рукой, а Юрий шутливо сопротивлялся, сыпал разные шуточки. Уходя, он крикнул:

— Имейте в виду, у меня строгое приказание от самого товарища директора завода как можно скорее доставить вас на завод в самом здоровом и радостном состоянии на предмет устройства на работу!

— Тьфу ты скоморох, прости меня, господи, — проворчала старуха, закрывая за ним дверь.

А Наташа улыбалась, сама не зная чему. Семен и Юрий были в рабочей одежде, от них пахло морозом, мазутом, металлом. Ребята ушли, а эти запахи еще стояли у ее кровати, она жадно втягивала их в себя и — улыбалась.

С двадцатых чисел января в Шантаре ежедневно шли густые, тихие снегопады, крупные хлопья кружились в воздухе тяжело и медленно и неслышно падали на землю, на крыши домов, на деревья. В палисадниках и на огородах росли сугробы: когда проглядывало солнце, снег, девственно чистый, ослепительно загорался, и до слез резало глаза. Кругом было так чисто, тихо и уютно.

Чисто, тихо и уютно было и на душе у Наташи. Все, что было с ней недавно, вспоминалось теперь как жуткий, кошмарный сон, а иногда казалось, что этого и вовсе не было, что обо всем этом она прочитала в какой-то безжалостно жестокой книге.

Уже несколько дней она работала официанткой в заводской столовой, в «зале» (если можно было назвать залом небольшую комнатушку в наспех сколоченном дощатом бараке) для инженерно-технического персонала.

Впервые на завод ее привели Семен и Юрий. Не на сам завод, а в заводоуправление, которое размещалось в небольшом двухэтажном здании тоже барачного типа. Они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью с табличкой «Директор».

— Ой! К самому директору? — испугалась Наташа.

— Ага, — подтвердил Юрий. — И он сейчас тебя съест. — И исчез за дверью.

Наташа поглядела в окно. Отсюда была видна чуть ли не вся заводская территория — три или четыре недавно законченных кладкой кирпичных корпуса с высокими квадратными окнами, замерзшие стекла которых неприятно белели, несколько строящихся еще корпусов, выложенных то наполовину, то на метр-полтора всего от земли. Однако в этих кирпичных квадратах стояли правильными рядами станки, у станков были люди.

— Они… они, что же, работают? — спросила она, удивленная, у Семена.

— Как видишь, — хмуро уронил тот.

— Прямо… под открытым небом? Холодно же!

— Не жарко.

По всей территории завода были разбросаны дощатые сараи, времянки, дымило несколько труб, из какого-то здания вырывались клубы пара. Кое-где брызгали искры электросварки. Вокруг построек суетились люди, долбили мерзлую землю, возили ее на тачках, что-то нагружали и сгружали с автомашин.

— Ну, я пошел тогда… Юрка теперь все сделает, — раздраженно почему-то произнес Семен и действительно пошел.

— Семен! Семен! — воскликнула Наташа умоляюще. Но он не остановился.

Директор завода, большелобый, с обвислыми плечами, не очень крупный человек в новой гимнастерке, несколько мгновений молча смотрел на Наташу, когда Юрий втолкнул ее в кабинет.

Глаза его, серые, холодные, не понравились ей.

— Кем бы ты хотела работать у нас на заводе, Наташа?

И случилось какое-то чудо: директор завода сидел все в той же позе, смотрел на нее таким же пристальным взглядом, но серые глаза его не казались ей уже пустыми и холодными, теперь Наташа ясно, очень ясно видела, что глаза эти светятся умом и добротой.

— Я не знаю… Я хоть кем… Я еще никогда не работала.

— В наш цех ее можно. Учеником токаря, — сказал Юрий.

— К кому? К тебе, может? — сдержанно спросил директор.

— И ко мне можно.

— Что ж, токарь — неплохая профессия. Если захочешь, станешь и токарем. — Директор нажал кнопку под столом. — А пока вот что мы сделаем, Наташа… Ни в одном цехе у нас тепла еще нет, тепло только вот здесь да в столовой…

Вошел бодрый старичок с жесткими, прокуренными усами, с очками на морщинистом лбу.

— Значит, так, Филипп Филиппович. Это Наталья Александровна Миронова. Она эвакуирована из Москвы. Дорогой, во время бомбежки, у нее погибла мать, сгорели все документы. («Знает, все знает! — облегченно подумала Наташа. — Кто ему рассказал? Юрий? Или секретарь райкома?») Оформите ее, пожалуйста, без всякой бумажной волокиты, по одному ее заявлению, официанткой в нашу столовую, выпишите пропуск и все такое… Выдайте справку, что она работает, на заводе, — это ей нужно будет для получения паспорта. Ну а завтра с утра выходи на работу, — повернулся он к Наташе и впервые чуть улыбнулся…