Сандро Веронези - Сила прошлого

Сажусь, стало быть, в машину, на переднее сидение, он трогает, машина рывком берет с места, как бывает — это всем известно — на новом автомобиле, когда еще не приспособился к сцеплению. Угнал, надо полагать, недавно. И пока он встраивается в левый ряд, чтобы повернуть на улицу Кавура, я пытаюсь привести мысли в порядок и разработать хоть какой-то план действий. Первое, нащупываю ручку дверцы: в незнакомой машине ее вовек не отыщешь (как, впрочем, и рычаг, регулирующий наклон сидения); нахожу и уже не отпускаю. Второе, мысленно прокручиваю путь до дома; цель — определить ту крайнюю точку, после которой мне ни за что нельзя оставаться в этой машине. Точка — это Колизей, я должен выбраться из машины до Колизея. Третье, намечаю сценарий. На первом красном сигнале светофора скажу: “Я выйду здесь”, положу пятнадцать тысяч на приборный щиток (это в том случае — который я, несмотря ни на что считаю возможным, — что дело исключительно в моей паранойе, в своего рода затянувшемся шоке после потери пятнадцати миллионов, а водитель, которому так не повезло с внешностью, — всего лишь примерный отец семейства, вынужденный из-за тяжелого материального положения идти против мафии “леваков”, чтобы заработать какую ни есть копейку) и спокойно выйду из машины. Четвертое: надо достать свободной — левой — рукой из бумажника пятнадцать тысяч, не снимая правой с ручки двери. Пятое: не забыть про сумку, черт ее побери, потому что я про нее уже забыл. Это важно, в ней — ноутбук.

Тем временем мы добрались до площади Санта Мария Маджоре: красный свет. С тех пор, как мы тронулись, я ни разу не взглянул на водителя, но когда мы встаем на перекрестке и я с некоторым облегчением вижу справа у тротуара патрульную машину и полицейских, прислонившихся к капоту, то чувствую, что он пристально на меня смотрит: я инстинктивно поворачиваюсь к нему. Он действительно смотрит на меня и улыбается; улыбается также, как когда посылал подальше водителя трезвонившего трамвая и когда предстал передо мной в очереди на такси, словом, улыбается, можно сказать, как всегда, потому что на самом деле я его только улыбающимся и видел. И несмотря на то, что на его немолодом лице явственно читаются следы трудного детства, которые уже произвели на меня сильное впечатление, нельзя утверждать, что в его улыбке таится угроза: улыбается человек, и все тут. Вопрос в другом: сейчас, когда он сидит за рулем машины, из-под ремня его брюк выглядывает рукоятка пистолета. Да, это рукоятка пистолета, ошибки быть не может. И при этом он говорит, говорит то, что меньше всего на свете я ожидал от него услышать:

— Что ж, наконец-то малыш Франческо выучился кататься на велосипеде.

Зеленый свет.

Не помня себя, пулей вылетаю из машины. Не могу описать свое состояние, могу сказать одно: состояние невменяемого. Чудом уворачиваюсь от проносящейся мимо “Веспы” и в три прыжка оказываюсь на тротуаре. Внедорожник тормозит посреди перекрестка, машины бешено сигналят, а я молюсь только о том, чтобы он не выстрелил в меня раньше, чем я успею добежать до полицейских. Потом пускай стреляет, но не раньше. Он и не стреляет, а срывается с места на полном газу, так что слышен визг покрышек.

Я ничего не соображал, выскакивая из машины, плохо соображаю и теперь, когда что-то несу полицейским. Я возбужден донельзя, меня, должно быть, трудно понять, но ведь и рассказать о том, что случилось, не так просто, а времени растолковать всё спокойно и по порядку, нет. Полицейские, впрочем, двое парней и девушка, — ребята сообразительные, и когда до них что-то доходит, они не подвергают сомнению мои слова, что, с учетом обстоятельств, довольно удивительно. Говоря их языком, они принимают к сведению, что неизвестное лицо, вооруженное огнестрельным оружием, выдав себя за промышляющего незаконным извозом водителя и заманив меня в автомобиль класса “внедорожник”, предположительно находящийся в угоне, угрожал моей семье и, в частности, моему сыну, демонстрируя осведомленность в сведениях сугубо личного характера, а также совершило хищение моего багажа, состоящего из ноутбука и другого принадлежащего мне имущества, воспользовавшись тем, что я покинул автомобиль с целью заявить о случившемся. Вдобавок девушка разрешает мне позвонить домой со своего телефона, но когда слышит, что я с упорством маньяка твержу жене, чтобы она никому и ни под каким предлогом не открывала дверь, пока я не приеду, отбирает телефон и, представившись, просит мою жену не беспокоиться, обещая, что они незамедлительно доставят меня домой.

Все десять минут, пока мы едем к дому, я не перестаю думать об Анне, о том, как посреди ночи её разбудил этот звонок. Что она могла подумать? Что сделала ? Насколько сильно испугалась? И чего испугалась, если ни женщина- полицейский, ни я ни словом не обмолвились, в чем кроется опасность. Однако если меня всерьез восприняли полицейские, то про Анну и говорить не приходится: она уж точно воспримет меня всерьез, и это в каком-то смысле даже неплохо, поскольку у меня, в самой глубине сознания все же шевелится какое-то сомнение. И пока я, едва влетев в дом и ничего еще толком не объяснив, кричу Анне, что надо бежать, немедленно, сегодня же ночью, меня не отпускает подозрение, что вся эта паника возникла на пустом месте и что меня осенила своими легкими крылами мифомания. Уж слишком это похоже на “ Неприкасаемых” [11] “Неприкасаемые” (1987) — американский гангстерский фильм, реж. Брайян Де Пальма. с Кевином Костнером — когда бандиты угрожают похитить его дочку. Кидаю вещи в чемодан и думаю: может, я схожу с ума? Ведь бывает же, что человек сбрендит ни с того, ни с сего, может, и со мной происходит то же самое? Когда это станет заметным? Что для этого я должен еще сотворить? С одной стороны приятно сознавать, что ты трудился не впустую, стараясь стать человеком мужественным, на которого всегда можно положиться, но с другой, чувствуешь на себе жуткую тяжесть ответственности. Отец всегда, из принципа, ставил под сомнение все, что бы я ни утверждал, и я мог бы свыкнуться с тем, что доверять мне нельзя, но тут я обнаруживаю, что сойди я, предположим, с ума, некому будет защитить меня от самого себя, потому что все мне свято верят, даже когда я веду себя как городской сумасшедший, и это открытие меня окончательно доканывает. Но раздумывать над этим некогда, надо бежать, сломя голову, не медля ни минуты…

Лишь пока мы мчимся по пустынной Аврелиевой дороге, [12] Аврелиева дорога — римская дорога, проходящая по средиземноморскому побережью Италии. направляясь к родителям моей жены в Виареджо, [13] Виареджо — фешенебельный курортный город в Тоскане, расположенный на Лигурийском побережье. и я размышляю о случившемся на холодную голову, все мало-помалу становится на свои места: то, что я услышал, было столь неожиданным, что выбило меня из колеи. Я рассказываю Анне обо всем с самого начала, спокойно, и удерживаюсь от искушения как-то отредактировать фразу, которую произнес этот тип. Я пытался всем внушить, что нашему сыну угрожает опасность, а теперь мне начинает казаться, что сами по себе его слова никакой угрозы в себе не содержали, и у меня возникает желание как-то подкрепить свои подозрения, например, он мог бы сказать: “Конечно, сейчас, когда малыш Франческо наконец выучился кататься на велосипеде, было бы жаль, если бы с ним что-то случилось”. Я-то понимаю, что разницы никакой, но для Анны, быть может, разница есть. К счастью, я говорю ей правду и убеждаюсь, что не было повода врать, поскольку и ей этого хватило, чтобы не на шутку переполошиться. Так что избавившись от опасения быть принятым за паникера, я начинаю беспокоиться, не переборщил ли я, и пытаюсь приуменьшить значение того, что случилось.