Януш Гловацкий - Good night, Джези

— Не размахивай так руками, брат, — хлопнул Джези по плечу старый седой негр, сидевший на барном стуле рядом. — Чуть мой дринк не пролил.

Джези вздрогнул.

— Ну ты молодец. На сорок долларов, — похвалил его бармен.

Джези у себя в мастерской. Собирается принять ванну. Ванна, вода, пена. Звонок домофона.

Джези.Кто там?

Маша.Я.

Джези.Чего надо?

Маша.Впусти меня.

Джези.Нет.

Кладет трубку. Через минуту снова звонок — мучительно долгий; понятно уже, что не отвяжется. В конце концов Джези берет трубку.

Джези.Ты?

Маша.Я.

Джези.Катись!

Вешает трубку, залезает в ванну. Через минуту — стук в дверь. В дверь квартиры.

Джези.Shit.

Стук не прекращается, и он вылезает из ванны, вытирается, натягивает штаны и, подумав, с улыбкой надевает на голое тело пиджак, подарок Клауса. Открывает. Входит пьяная Маша с наполовину опорожненной бутылкой виски. Выглядит она ужасно. Бутылку держит так, что виски льется на пол. Джези отнимает у нее то, что осталось. Ставит бутылку на стол.

Маша.Сволочи. Фашисты.

Джези.Кто тебя впустил в подъезд?

Маша.Какая разница, это подло. Свиньи!

Берет бутылку, отпивает глоток.

Маша.Я знаю, как ты себя чувствуешь.

Джези.Ну так расскажи мне. Кельвин Кляйн?

Маша.Что?

Джези.Джинсы.

Маша.Им никто не поверит.

Джези.Уже поверили… люди верят, хотят верить.

Наливает ей и себе виски. Бросает лед.

Джези.Выпей и уходи. Я что, должен тебя пожалеть?

Маша( пьет и плачет ). Бедненький…

Джези.Жалеешь, значит… мне только жалости не хватает.

Маша.Бедненький ты мой. И за что же судьба с тобой так?

Джези.Какая судьба? Что ты несешь? Пара завистливых подонков. Катись ты со своей русской судьбой…

Маша показывает на пиджак.

Джези.Это подарок твоего мужа. Женщина, иди уже домой. Я занят, работаю, думаю, куда бы спрятаться. О’кей?

Маша( раздевается ). Спрячься во мне, тебя не найдут, ты будешь в безопасности.

Джези.Возвращайся домой, бедная больная глупая русская женщина.

Маша( бьет его по лицу раз и еще раз ). Иди ко мне, дурак, сукин сын. Ты меня погубил. ( Толкает Джези на диван, возится с его брюками. ) Давай, еврейская сволочь, покажи, на что ты способен.

Снова его бьет. Джези уступает. Начинается секс — дикий, грубый, заканчивающийся одновременным оргазмом.

Зажигается свет. Ряд инвалидных колясок. В них старые женщины; некоторые дремлют, другие сидят, вперившись неподвижным взглядом в экран, теперь уже пустой. В одной коляске Маша, рядом Джоди, держит ее за руку. Они только что увидели в исполнении Ирины и Билла импровизацию на тему последнего визита Маши в мастерскую Джези. Джоди внимательно наблюдает за Машей, но Машино лицо не выражает никаких чувств. Кроме них в зале, как и в предыдущей сцене в кинотеатре, пара бездомных, несколько японцев-статистов — явно разочарованных: на экране было слишком мало связывания и наручников. Чернокожие женщины из службы социальной опеки на мгновение умолкают, а затем возвращаются к кока-коле и попкорну. Дети устали. Кое-кто спит, остальные пытаются играть, но уже вяло. Одинокий эротоман нехотя застегивает ширинку.

Режиссер останавливает камеру; он тоже недоволен.

— Повторим эту сцену завтра.

Что-то обсуждает с оператором.

Полька-уборщица, та самая, которая вытирала пыль в мастерской у Джези, начинает подметать пол. В сторону вестибюля, где приготовлен фуршет, потянулись персонажи этого повествования: Отец, Мать, Стивен, ксендз, немецкие жандармы и прочие. На секунду мелькнуло лицо Клауса Вернера. У Маши плотно сжаты губы. Джоди поправляет плед у нее на коленях.

— Я принесу тебе яблочный сок. Полезно для желудка.

Скрывается в вестибюле.

— Заберите ее от меня, — шепчет Маша чернокожим женщинам. — Умоляю, спасите. Она меня похитила. Вцепилась, ни жить не дает, ни умереть. — Увидев возвращающуюся Джоди с пластиковым стаканчиком в руке, умолкает.

— Держи, дорогая, — говорит Джоди. — Пей, чтоб не было обезвоживания.

И Маша послушно пьет. Допив, отдает стаканчик Джоди. Та вывозит Машу в коляске на забитую народом шумную Девятую авеню.

— Сколько бы ему сейчас было — семьдесят три или семьдесят четыре? — спрашивает Джоди, толкая кресло-коляску в направлении Сорок второй улицы.

Вечерняя Сорок вторая, оживленное движение, все сверкает, мигает, шумно и ветрено. На ветру вздуваются и громко шуршат набитые мусором пластиковые мешки — привычная пластиковая симфония. Джоди и Маша в инвалидной коляске — в толпе прохожих; навстречу идет Джези. Разминулись, не заметив друг друга. Джези входит в свою квартиру. Снимает пальто, за окном, как всегда, мерцает красная неоновая реклама. Проходит через living room, что-то говорит в сторону портьеры. Мы догадываемся, что именно, но слов не слышно, их заглушает музыка. Еще с минуту «пластиковая», потом Лист. Тот самый вальс, который играла на пианино его мать.

В кабинете Джези проверяет сообщения на автоответчике, тоже заглушаемые Листом. Открывает шкаф и долго смотрит на свои маскарадные наряды. Из лежащей на столе прозрачной папки достает две книги Маркеса. Откладывает в сторону. Файл засовывает в карман — нужно мельком, но отчетливо показать, что в нем лежит пузырек с загодя приготовленным раствором барбитуратов. Берет бутылку «Джонни Уокера», стакан, идет на кухню и достает из морозильника несколько кубиков льда. Аккуратно наполняет стакан.

Входит в ванную и закрывает за собой дверь. Мы слышим только Листа и шум льющейся в ванну воды, красная неоновая строка за окном начинает дергаться, ломается, становясь похожей на график ЭКГ, а потом выравнивается и превращается в длинную непрерывную линию. Дверь ванной открывается, и оттуда выходит шестилетний черноволосый мальчик, тот самый, что и в начале повествования. Смотрит на нас огромными испуганными глазами. График за окном теперь опять всего лишь мерцающая реклама. А мальчик бежит по улице, проталкиваясь сквозь густую разноцветную разноголосую толпу, бежит по Бродвею, догоняет везущую инвалидную коляску Джоди, берет ее за руку, и они идут вместе.

Fade out.

The End [52] Затемнение. Конец. (англ.) .

Дорогой Януш!

Оставляю в стороне формальные любезности. Я знаю, что тебе не выплатили последнюю часть гонорара, иными словами — как вы у себя на Востоке красиво формулируете, — тебя объебли. Но, во-первых, у меня сейчас другие проблемы, а во-вторых, для этого существуют адвокаты. Между нами говоря, с учетом того, сколько ты выдал, ты и так недурно заработал. Ну признайся. В конце концов, я прислал тебе кучу материалов, которые ты только слегка обработал. Часть была подлинная, за остальные не ручаюсь, но какая разница.