Лолита Пий - Хелл

ВСПОМНИ ОБО МНЕ, КОГДА ТВОИ ДЕТИ БУДУТ ГЛОТАТЬ НАРКОТИКИ И ЗАНИМАТЬСЯ ПРОСТИТУЦИЕЙ.

Я бы, скорее, направила ему такое: «Ты подохнешь в одиночестве, и это будет твоя вина» или включила бы ему на автоответчик песню Азнавура «Где мои двадцать лет?».

Потом мы решаем, что, уходя, поцарапаем его открытый двухместный «мерседес». Наши мобильники звонят одновременно. Это наши приятели, через несколько минут они подходят, мы как раз рассуждаем о брошенных женщинах, о том, что они взяли моду напрочь отрезать волосы своим разлучницам, и дьявольская мысль заползает мне в голову, но я ее прогоняю.

Я оглядываю людей, что сидят вокруг нас, их лица облагорожены мерцанием свечей (насколько менее красивы лица в неоновом свете метро!), я смотрю на ухоженную авеню Монтень: здесь много иностранцев и дорогих бутиков «Фенди», здесь «порше» с номерами Монако и «феррари» всех цветов, здесь посольства, здесь нет булочных, здесь под сурдинку звучит умиротворяющая музыка, она плавает в наступающей ночи, здесь дилеры, похожие на деловых людей, здесь истинно деловые люди, здесь их сыновья, похожие на дилеров, а вот напротив на тротуаре стоит мой бывший дружок, и чей-то черный «порше» с номером 75ONLV75 проезжает не спеша, словно скользит, и я вдруг вспоминаю, что завтра мне предстоит аборт.

Вот эту минуту и выбирает какой-то тип с соседнего столика, — он недурен! — чтобы спросить у Сибиллы и у меня, не работаем ли мы в каком-нибудь агентстве. Мы нервно смеемся, потом изображаем из себя последних дурочек, которых он заинтересовал, и вместе принимаемся обсуждать объем талии, вес, походку, фото. В конце концов он дает нам свою визитку, где красуется логотип одного известного агентства фотомоделей, какое-то итальянское имя и должность «директор по подбору кадров», и мы все трое начинаем дико хохотать, хохотать с безумными выкриками, это наша манера смеяться, а Сибилла достает из своей сумочки от Куррежа бумажник, а из него — визитную карточку и с вызывающей улыбкой протягивает ему:

— Вот настоящий лого агентства моего отца, что же касается директора по подбору кадров, то я раз в неделю обедаю с ним. И это не ты.

Разинув рот, он застывает, этот самозванец, потом с загадочным видом улыбается во весь рот, и я говорю себе, что он, конечно же, нахал, просто скотина, но он, право, право, очень недурен, и я смотрю на Сибиллу, она тоже улыбается, но уже совсем другой улыбкой, и я понимаю, почему Витторио (да, его зовут Витторио) не тушуется и спрашивает у Сибиллы, чей номер телефона на визитке — ее или отца, и она отвечает, да, ее, и тогда он говорит, что теперь может уйти, и в самом деле удаляется, и когда он проходит через зал, все провожают его взглядом.

— Надо бы с подозрением относиться к типчикам, которые носят часы «Дайтона» и раздают фальшивые визитные карточки, — безапелляционным тоном заявляет Хлоэ.

— И к девчонкам, которые неизвестно ради чего таскаются по авеню Габриель! — Это мой ответ, я хорошо ее обрезала.

Мой мобильник снова звонит, номер не высвечивается, я отвечаю. Но на другом конце молчание.

Пора идти в «Кабаре».

Выходя, мы сталкиваемся с двумя или даже тремя друзьями, иранскими миллиардерами, которые, как и мы, постоянно бывают здесь, они с комфортом располагаются в двух «бентли», тогда как мы вшестером с трудом втискиваемся в «Ауди-ТТ» и «бокстер». И мы приходим к выводу, что богатства распределены несправедливо.

У «Кабаре» я замечаю машину Б., и у меня мелькает мысль, не лучше ли мне дома почитать в постели «Красотку вельможи» или, покуривая запрещенную травку, послушать компакт-диск с Буддой.

Мы быстро входим, лихо, чуть ли не кубарем скатываемся вниз по лестнице. Кубышка полным-полна, мне кажется, что все в масках, в одинаковых масках с двумя прорезями для глаз, и только у Б. лицо открыто.

Десять минут уйдет на то, чтобы поздороваться, а потом я смогу укрыться за нашим столиком и повернуться спиной к своему Страданию в оранжевом пуловере с закатанными рукавами. Я собираю в кулак все силы, чтобы, не подходя к Б., сказать «добрый вечер» кому-то справа, в зале те же самые топ-модели, что были вчера в «Бэне», те же букеры или выдающие себя за букеров, все разодетые, это нормально, ведь идет Неделя Высокой моды, ее дух витает в воздухе и до такой степени овладевает всеми, что кажется ощутимым… ВСЕХ К ЧЕРТУ, Я ЗНАМЕНИТОСТЬ!!! Здесь я впервые слушаю, как завывает Мэрилин Мэнсон, ну и что из того. Все выглядит так, словно они наглотались наркотиков, и я знаю, ЗНАЮ, что девицы, все до одной, ОТВРАТИТЕЛЬНО чувствовали себя, когда проснулись сегодня утром, и все они жадно ждут телефонного звонка, который не прозвенит для них никогда. И я снова спрашиваю себя, зачем я здесь, ведь я могла бы спокойно остаться дома, посмотреть «Элли Макбилл», но потом мне становится легче, когда я ясно осознаю, что если спросить у всех присутствующих, что они здесь делают, половина из них тут же зальется слезами, а другая половина нетерпеливо бросит: «Так ведь Неделя Высокой моды!» или то же самое, но по-английски и растягивая слова: «Because it’s Faaaashion Weeeeek», последнее — это топ-модели, от них не следует ожидать слишком многого, бедняжки смертельно устали, они целый день таскались то туда, то сюда, денька через два они вернутся в Нью-Йорк и не будут больше мозолить нам глаза до следующего сезона.

В зале слишком жарко, все говорят по-английски, какая разница, три рюмки водки и потом несколько снисходительных комплиментов уже не в счет. Главное — «он здесь» и еще, чтобы челка, которую я подрезала и уложила сегодня в шестнадцать часов у «Toni and guys» [7] Тони и ребята (англ.). , держалась, несмотря на влажный воздух. Наш столик в поле зрения Б., не слишком ли часто Б. бросает взгляд в нашу сторону? Я прошу Сибиллу говорить мне каждый раз, когда он делает это, потому что я хотела бы:

1. Ни за что на свете не выражать радость.

2. Проявлять королевское безразличие к нему, но в то же время мне нужно знать, с ДА или НЕТ он все время поглядывает на меня.

— Смотри, вон тот типчик, что подходил к нам сегодня… — радостно говорит Сибилла.

— Тот, что назвался служащим твоего отца?

Она кивает. Нам приходится делать вид, будто мы здорово перебрали дури, хотя у нас нет кокса, но весь этот цирк ради того, чтобы как-то оправдать, почему мы пятнадцать раз проходим в туалет и обратно, а все объясняется очень просто: в конце зала находится столик Витторио, а мадемуазель Сибилла желает усечь, кто верховодит в его компании, какие этикетки у них на бутылках и действительно ли его зовут Вит-т-т-торио. Витторио вовсе не выглядит выпивохой. И еще — что за девочка рядом с ним, с которой он разговаривает? Красивая? Если да, то красивее ли, чем она, Сибилла? Неужели, а чем? И что он может рассказывать ей так долго? Но я говорю Сибилле, чтобы она не переживала из-за этой куколки, потому что он наверняка обсуждает с ней, какой процент от ее умопомрачительных гонораров он будет получать, когда сделает из нее супер-топ-модель, хотя его план вряд ли когда-нибудь осуществится, ведь Витторио НЕ букер, к тому же, посмотри, у него и сумка не фирменная. Сибилла успокаивается, а я могу наконец пересесть на другой стул и вдоволь любоваться Б. Между прочим, уже четыре часа утра, и Кассандра, не знаю, откуда она прискакала, говорит мне, что пора нам рвать когти из этой лавочки, уже наполовину опустевшей.