Мо Инья - Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии

Перевод с индонезийского О. Матвеева

Утуй Татанг Сонтани (1920–1979) родился в г. Чианджур на Западной Яве. Писать он начал в 30-е годы на родном языке сунда, но затем перешел на индонезийский. Сонтани получил известность как поэт, драматург и автор антиколониального исторического романа «Тамбера» (переведен на русский язык). Его творчество всегда носило прогрессивный характер, шло в ногу со временем, служило интересам общественных сил, отстаивающих интересы трудящихся. Сонтани получил в 50-е годы несколько крупнейших литературных премий страны.

Лейтмотивом многих произведений писателя является неудовлетворенность народных масс социальной ограниченностью завоеваний национально-освободительной революции 1945 года. Угнетение, эксплуатация, нищета по-прежнему остаются уделом простых людей.

Рассказ Сонтани «Ночная стража» как раз посвящен резкому диссонансу между пробуждающимся политическим самосознанием простого человека и нищетой, голодом, остающимися его уделом. Писатель явно сочувствует выплескивающемуся наружу возмущению героя новеллы Сипана цинизмом и эгоизмом сытых, их пренебрежением к общественным делам. Совсем в ином, саркастическом ключе решен рассказ «Шут». Писатель разоблачает в нем неизжитые, кстати, и доныне пороки чиновного мира Индонезии, протекционизм и кумовство, бытующие в основе формирования высшего эшелона государственного аппарата. Сонтани едко высмеивает «рыцарей слова» с их напускной активностью, краснобайством и выспренностью, под которыми скрываются лень, апатия, своекорыстие. Всякое — даже пассивное — неприятие этой словесной трескотни и псевдоактивности оборачивается для подчиненных крупными неприятностями. Хорош язык рассказа, его злая ирония, неожиданные и меткие сравнения.

В. Цыганов

Двадцать седьмое декабря 1949 года{27 декабря 1949 г. состоялась официальная передача суверенитета правительству Индонезии голландской администрацией. 28 декабря 1949 г. в Джакарту из временной столицы Республики в Джокьякарте прибыл президент Сукарно.}. В пыльные фолианты истории этот день вклеил свежую страницу с короткой записью: «Рождение Индонезии». Но для жителей Джакарты второе утро новорожденной оказалось куда более памятным.

Проснувшись на своей циновке, Сипан с облегчением вспомнил, что сегодня не надо спешить на базар, бесконечно таскать кладь. Чудно, как быстро уходит сон, когда выпадает свободный денек. В восемь часов он был уже на шоссе, и фигура его сразу смешалась с массой людей, торопившихся в город. Все они встали пораньше, чтоб успеть ко дворцу в Гамбире{ Гамбир — центральный район Джакарты.} и встретить там президента.

Сипан никого не взял с собой. Плач сына, просившегося в город, перестал действовать на Сипана, едва он прикинул, сколько придется платить за автобус. А пешком десять километров не шутка, если на плечах пятилетний ездок. Сам же он без труда доберется на своих двоих.

Видно, и обратно он тащился пешком, потому что только к четырем жена услышала во дворе его шаги. Разомлевший от жары и усталости, Сипан еле передвигал ноги. Он посмотрел на жену, и на его блестящем от пота лице появилась широкая улыбка.

— Если б ты была там! Я стоял совсем близко, понимаешь! Видел его, как тебя. Он совсем не состарился. Такой же молодой, как прежде! — Передохнув, он продолжал: — Да, видно, уж так устроены большие люди — годы для них не в тягость. А что мы?! — добавил он сокрушенно.

Сипан смолк, а когда заговорил снова, голос его был слабым, усталым:

— Рис есть?

Жена не спешила с ответом.

— Откуда? Разве ты принес сегодня на рис?

— Совсем нет?

— Можешь, конечно, съесть, что осталось… если хочешь слушать, как плачет голодный ребенок!

Сипан только вздохнул. Жена сказала, что утром заходил староста.

— Чего еще ему понадобилось? — вяло осведомился муж.

— Говорил, что ночью ты должен дежурить. Выдумал тоже…

— Дежурить? — Сипан рассмеялся и снисходительно разъяснил: — Дуреха! Поскольку Индонезия теперь суверенное государство и мы управляем им сами вместе с президентом, мы должны гордиться, понимаешь? — Просветлев, он решил: — Конечно, я буду дежурить. Раз мы теперь самостоятельное государство, надо делать все, что требуется.

Передохнув, Сипан отправился к старосте. Тот объявил, что в кампунге можно ожидать всяких неприятностей.

— Не каждому придется по вкусу суверенитет, глядишь, устроят налет… Потому и ввели дежурства. Сегодня твоя очередь и еще шести человек, твоих соседей.

— Конечно, — заметил Сипан, — поможем государству. — И добавил: — Мы должны гордиться!

К восьми часам он пришел к сторожке. Такое же, как собственный его дом, хилое строение казалось только еще более запущенным и угрюмым, чем его хибара. Соседей не было, и Сипан опустился на лежанку. Он одиноко сидел в темноте. Ждал. Только к девяти показалось трое юнцов. Парни, пересмеиваясь, жевали земляные орешки.

— Ты давно? — спросил один.

Сипан отозвался не сразу, неприязненно следя за работой молодых челюстей.

— Где ваша совесть? — наконец обронил он. — Куда ходили?

— Завернули купить орешки.

— А остальные?

— Дядюшка Сумарджа только сел ужинать.

Сипан скривил губы:

— Этот тип только и знает, что набивать брюхо.

— Ну и что, человеку поесть нельзя?

— Ради исполнения долга можно и не поесть! — обозлился Сипан.

Подростки, пошептавшись, замолкли. Медленно тянулись минуты. Наконец собрались все.

В помещении было темно, и никто не замечал мрачности Сипана. Беззаботно болтая, караульные коротали час за часом. Разговор шел о трамвайной аварии, карманниках на рынке… Пока они точили лясы про то, про се, Сипан не ввязывался в беседу, только белки его глаз остро поблескивали в темноте. Но когда зашла речь о встрече президента, Сипан придвинулся к говорящим ближе. Чем больше он вслушивался, тем тяжелее становилось его дыхание. Не выдержав, он оборвал рассказчика.

— Вот что, приятель, — сказал он дрожащим от гнева голосом, — раз ты на дежурство явился последним, про свой долг забыл — нечего тебе и президента расписывать. Ты теперь все равно что предатель!

— Как предатель? — оторопел говоривший.

— Точно, предатель! Ведь ты суверенитет не уважаешь. А как такого назовешь?

— Эй, Сипан, говори, да не заговаривайся!

— А что, нет? Не видно разве, что вам на все наплевать? Как же, прямо горите. Вредители!

Оскорбленный рванулся было навстречу обидчику, но несколько рук схватили его, и он опять шлепнулся на лежанку. Подростки что-то наперебой зашептали ему на ухо. Через минуту прерванная беседа снова потекла неспешно и обстоятельно.