Норман Льюис - От руки брата его

— Может, и правда дошли, — сказала Кэти. — Мы ведь всегда за него молились.

— Неисповедимы пути наших молитв, — произнес Ивен.

— Он будет жить у нас?

— Я изо всех сил постараюсь его уговорить.

— А что мы скажем нашим друзьям?

— О том, что он сидел в тюрьме? Если уж зайдет разговор, надо сказать правду.

— Да, — согласилась Кэти, — иначе нельзя.

Он ласково потрепал ее по плечу.

— Куда мы его поместим, в заднюю комнату?

— Пожалуй, — сказал Ивен, — но, может, мы пойдем на маленькую жертву и сами переберемся туда? Ты не будешь против, голубка?

— Конечно, нет.

— В задней комнате непременно нужно все заново покрасить. Как только будут деньги, первым делом этим займемся.

— Из нашей спальни вид куда лучше, — сказала Кэти. — Пойду-ка сменю постель и выну вещи из шкафа. — Она поднялась.

— Подожди, голубка моя, надо бы еще кое-что обсудить, пока мы одни.

Кэти снова села, выжидательно глядя на мужа. К иным важным для себя решениям Ивен порою приходил лишь после внутренней борьбы. Кэти уже научилась угадывать ее по тому, как ходили желваки на щеке, возле рта, — вот как сейчас.

Ивен сказал:

— Я все думаю о Броне — и не только сегодня, когда я его снова увидел, а уже несколько месяцев. Ты, может, и не замечала, но нередко у меня бывало тяжко на душе и я себя корил. Я вижу в его приезде руку провидения. Откровенно тебе признаюсь: меня мучит совесть за то, как я поступил с родным братом. В трудный час я от него отвернулся.

— А что ты мог сделать? — возразила Кэти.

— Да помочь-то, пожалуй, ничем не мог, но надо было поддерживать с ним связь, пока он сидел в тюрьме, убедить его, что я все еще в него верю. А я его бросил в беде, и сейчас для меня его приезд — ниспосланная небом возможность любой ценой искупить свою трусость и небрежение.

— Делай все, что считаешь нужным, дорогой.

— Мне всегда придает силы сознание, что ты меня поддерживаешь, — сказал Ивен. — Я счастливый человек. — Он взял ее руку и крепко сжал. — Меня, по правде говоря, больше всего беспокоит неприятная история с завещанием матери. Гриффитс уже успел рассказать Брону. Ох, до чего досадно, что ему пришлось узнать обо всем от этого порочного старика!

— Ты ни в чем не виноват, — сказала Кэти. — Твоя мать сделала, что хотела. Ты ведь не пытался ни уговорить ее, ни отговорить.

— В том-то и беда. Не пытался, хотя долг христианина обязывал меня повлиять на нее. Когда мать вычеркнула Брона из завещания и сказала мне об этом, я должен был убедить ее, что она не права, а я не стал убеждать. Я не имел права допускать, чтобы она так поступила. И я должен сделать все, что только в моих силах, чтобы исправить эту несправедливость, — ты согласна?

— Согласна, — сказала Кэти. — Я тебя знаю: иначе ты не успокоишься.

— Я надумал, — продолжал Ивен, — предложить Брону стать моим совладельцем. Это все равно что отдать ему половину всего имущества, но, по-моему, дать ему меньшую долю было бы нехорошо.

— Значит, так и делай, милый, — сказала Кэти.

Ее не особенно удивил столь крутой поворот событий. Став женой Ивена, она быстро усвоила покорный тон смиренницы, ибо это входило в условия игры, которую она вела с жизнью. Кэти обладала тихой и неприметной стойкостью — эта главная сила всей ее семьи досталась ей по наследству от канувших в вечность поколений рудокопов, которые научились безропотно строить свое существование на самой малой крупице надежды. Она сознавала маленькие преимущества надежной жизни при муже и спокойно заслонялась ими от физического и душевного одиночества. Этот стоицизм давался ей безо всяких усилий, как без усилий давался он и ее сестре Линде, которая вышла в Кардиффе замуж за студента-иранца, уехала с ним в горы Хорасана и только раз мимоходом обмолвилась в письме, что ходит теперь в чадре. Что бы ни поднесла им жизнь — молитвенные собрания или паранджу в иранской деревушке, — сестрам Томас было решительно все равно. Они строили упрощенный вариант счастья из любых кирпичей, какие удастся отыскать.

Брон пришел только без четверти одиннадцать; Ивен ждал его, терзаясь недобрыми предчувствиями.

— Извини, — сказал Брон. — Я немножко загулял. Заглянул в «Привет» выпить пива, заговорился, ну и пошло.

От него пахло спиртным, но больше ничто не подтверждало опасений Ивена. Ничто не напоминало о подавленности и приступах ярости, нападавших на Брона в годы, когда он начинал взрослеть.

— Мы уж беспокоились, не случилось ли чего, — сказал Ивен. — Я уговорил Кэти лечь спать. Она пробыла целый день в городе и порядком устала. Она просила тебя извинить ее. Ну ладно, садись ужинать. Правда, ужин не бог весть какой. Холодное мясо и маринованные огурцы. Можем поговорить, пока ты ешь.

Брон сел за стол, Ивен пододвинул стул и уселся напротив.

— Говорят, при новом хозяине «Привет» стал уютным местечком. Ты, наверно, встретил там кое-кого из моих соседей. Я-то сам редко бываю в пивных.

— Там два битника начали хулиганить. Но в конце концов утихомирились и ушли.

— Наверно, молодежь из кемпинга. Это становится сущим бедствием. Говорят, в Бринароне девушке опасно одной выйти на улицу.

— Как твои овцы? — спросил Брон. Ивену на мгновенье показалось, что в голосе брата прозвучала насмешка. Но он отмахнулся от этой мысли.

— Оказалось, все в полном порядке. Зря я только промок. Когда луга начинает затоплять, у них обычно хватает соображения перебраться повыше. Иногда я думаю, может, мы недооцениваем овечий ум?

— Наверняка, — ответил Брон.

Ивен опять испытующе взглянул на него, но Брон смотрел в тарелку, и лицо его было непроницаемо.

— Они полагаются на самую умную овцу в стаде и следуют за ней, — сказал Ивен, — но, помнится, и люди склонны к тому же. — Это была его любимая тема; малейшее поощрение со стороны Брона — и он пустился бы философствовать о неразумии рода людского по сравнению с мудростью животного мира.

Брон собирался поддержать этот разговор, но вдруг с ним произошло нечто странное и тревожное. Ивен налил в стакан воды и поставил перед ним; Брон протянул руку, хотел взять стакан, и оказалось, пальцы его хватают пустоту. Его кольнул страх, и неведомо почему вспомнилось, как он однажды загляделся на электрический вентилятор и ему почудилось, что тот вдруг остановился. Согнув пальцы, он осторожно завел руку за стакан, обхватил его сзади и поднял, потом заставил себя взглянуть на Ивена — заметил ли он?

Ивен сказал:

— Брон, мальчик мой, я отослал Кэти спать еще и по другой причине. Я хочу с тобой поговорить спокойно, а ведь даже лучшие из женщин, по-моему, бывают лишними, когда мужчины хотят потолковать о делах. Я тебе скажу без обиняков. Как ты смотришь на то, чтобы жить с нами и стать совладельцем фермы?