Норман Льюис - От руки брата его

В такой сырой вечер, как сегодня, Джонс охотнее всего посидел бы, вытянув ноги, перед телевизором, если бы не гора Пен-Гоф, начиненная таким количеством минералов, что в Кросс-Хэндсе прием изображения был попросту невозможен. Единственным субботним развлечением здесь были собрания в Хебронской церкви. В Кросс-Хэндсе было восемь церквей и двенадцать пивных — и все это построил «Металл», желавший, чтоб его рабочие насквозь пропитались благочестием и жидким кислым пивом, которое варила одна из подконтрольных компаний. Хебронская церковь, унылое здание из серого камня, похожее на автобусный гараж со стрельчатыми окнами, возвышалась на созданном природой пьедестале над рядами убогих домишек и грозно напоминала поселку о вечности.

Сбоку был пристроен зал для собраний — блочное сооружение казарменного типа; здесь прихожане встречались и толковали о спасении души, угощаясь чаем и мясным пирогом за два шиллинга девять пенсов с головы. Для Джонса ничего лучше этих собраний не было, когда возникала надобность проверить, чем дышит поселок.

Джонс застал Хебронскую общину в полном составе, бросалось в глаза только отсутствие Ивена Оуэна и его жены. Как раз кончились молитвы и пение псалмов, настало время подкрепиться чаем, и констебль, переодетый в почтенно-серого цвета костюм, с чашкой в руке, одну за другой обходил группки жующих пирог прихожан.

В Хебронской церкви собирались сливки кросс-хэндского общества, она была не только религиозным учреждением, но и клубом для избранных, куда входили лавочники из тех, что побогаче, и горстка фермеров, имевших хоть какие-то доходы. Лавочники помельче, конторщики и рабочие с «Металла», а также наполовину разорившиеся фермеры рассеялись по семи менее почтенным церквам — их положение определялось не только степенью достатка, но и многим другим, без чего, по местным понятиям, человека не стоило уважать. Если судить только по доходам, Ивена Оуэна никогда не допустили бы в Хебронскую церковь, но он хорошо владел тем классически правильным языком, на котором говорят на севере, и был незаменим как церковный чтец. Община приняла бы его с открытой душой, если б не Кэти — о прошлом этой хорошенькой женщины здесь кое-что знали или догадывались. За Кэти неусыпно следила тайная полиция общины — кучка стареющих матрон, которые считали себя ответственными за безупречность личной жизни прихожан и истово верили, что паршивую овцу надо гнать, пока она все стадо не испортила. Собственно, здесь происходило то же, что в футбольных командах, — кто проштрафился в Хебронской общине, того могли принять в церковь Эбенезера, а отверженные церковью Эбенезера обычно становились прихожанами Морайеской. Бывало, что прихожане, попавшие под подозрение, и вовсе покидали поселок и переселялись в Соубридж, милях в пяти от Кросс-Хэндса, — там имелась всего одна церковь, и душеспасительная деятельность ее почти иссякла, зато хорошо работал телевизор.

В этот вечер самый воздух, казалось, трепетал от возбуждения, и Джонс быстро понял, что причиной тому была Кэти Оуэн, чья репутация гибла на его глазах. Прихожанам-мужчинам почти всем присуща была сдержанность удачливых дельцов, и они больше помалкивали, зато их незамужние сестры во Христе, главные блюстительницы нравственности, взахлеб выкладывали сплетни, одну ядовитее другой. Джонс на ходу уловил некоторые их высказывания.

— Жила в «Драконе» с каким-то коммивояжером, записались как мистер и миссис Шип. Ничего себе фамилию выбрали, а?

— Я сама, конечно, не имею привычки ходить в такие места, но мне рассказывали, что она околачивалась у них каждый вечер.

— А еще этот темнокожий из Суонси. Она всем плела, будто он — сын принца, а на самом деле он был официант из индийского ресторана.

— Я всегда говорю: не судите и не судимы будете. Но ведь дыма без огня не бывает.

— Уж был ли ребенок, нет ли — сказать не берусь, только об этом тогда много разговоров было.

Айвор Притчард, староста общины и владелец кросс-хэндского магазина самообслуживания, самый рослый и грузный из прихожан, своим медовым, почтительнейшим голосом подвел итоги. Когда-то Притчард был осужден судом присяжных на двадцать пять лег за растление малолетней, но время и тугая мошна все сбросили со счетов.

— Всех нас печалят некоторые слухи касательно одного из членов нашей общины — быть может, это только догадки, предположения, но все же… — Ласково мурлыкающий голос снизился до шепота, и Притчард сконфуженно улыбнулся, будто извиняясь за неудачный кусок мяса. — А теперь и еще одна неприятность…

Еще одной неприятностью было анонимное письмо, которое нынче вечером обнаружил у себя в ящике для почты каждый из четырех старост. В письме говорилось, что Кэти живет со своим деверем. Джонс осмотрел письмо, полученное Притчардом. Слова были вырезаны из газет и наклеены на листок бумаги. Бейнонова работа, подумал Джонс и сунул письмо в карман.

— Но ведь это еще не доказательство, — сказал он.

У Притчарда были необыкновенно выразительные, чуткие, как у хирурга, руки, хотя самым тонким инструментом, которым они когда-либо работали, был нож для нарезания копченой грудинки. Сейчас эти руки как бы собрали воедино все страхи и предрассудки хебронских прихожан и изящно вылепили из них в воздухе фигуру сомнения.

Джонс понял, что суд над Ивеном и Кэти уже свершился и приговор вынесен. Из-за одних только слушков, поползших по Кросс-Хэндсу, они стали отщепенцами и перед ними автоматически захлопнутся двери всех других церквей. Еще несколько дней — и старые знакомые, завидя их, поспешат перейти на другую сторону улицы или свернут в ближайший переулок.

Притчарда больше всего тревожило, надо ли объявить Оуэнам, по какой причине они исключены из церковной общины, и если надо, то не подаст ли потом Оуэн на них в суд за клевету.

— Не беспокойтесь, — сказал Джонс. — Ивен никогда на это не пойдет. У него еще осталась гордость.

«Но так ли это?» — усомнился он про себя.

Джонс пробыл там час и почувствовал, что с него хватит. Стало тоскливо, и, надеясь развлечься, он сел на велосипед и поехал в Соубридж поболтать с квартировавшим там констеблем Эдвардсом.

Хотя Соубридж находился всего в пяти минутах езды на машине, это был совсем другой мир. Особое сочетание ветров и атмосферного давления создало здесь другой климат. Тяжелые дождевые тучи, пригнанные ветром с Атлантического океана, рвались на вершине горы и проливались дождем на западных ее склонах, как раз над Кросс-Хэндсом, а в Соубридже почти всегда было сухо. Через Соубридж не протекала живописная, своенравная река, которая привлекла бы сюда варваров туристов, и зимние разливы не губили коров и овец. Соубридж не обладал ни углем, ни железом, ни бокситами, и потому здесь не было заводов и рудников. А значит, здесь никто не погибал под землей от обвалов, никто не сгорал заживо и никого не разрывало в клочья взрывами газов, как не раз случалось в Кросс-Хэндсе, когда еще работали рудники. Дома — пустые или с обитателями — не проваливались под землю, когда оседали старые выработки, и не тонули в черной вязкой грязи при сдвиге старых отвалов породы. Когда прорывало плотину, выстроенную с преступной небрежностью семью милями выше в горах, на равном расстоянии от обоих селений, то страшной силы поток устремлялся в сторону Кросс-Хэндса, а не Соубриджа, и Кросс-Хэндсу выразил свое соболезнование король, когда однажды в потоке утонули семьдесят два местных жителя (из них сорок восемь детей), а принц Уэльский самолично нанес Кросс-Хэндсу мимолетный визит, постоял, обнажив голову, у края общей могилы и произнес: «Как это ужасно».