Йордан Радичков - Избранное

Надо просто-напросто быть начеку, но сохранять спокойствие, убеждал себя сержант на обратном пути. Потом поделился этой мыслью с Матеем:

— Надо быть начеку, но сохранять спокойствие, — сказал он. — Нечего нам раскисать, как бабам, небось ничего страшного не случилось.

С этими словами он сделал Матею подножку, Матей кувырнулся в высокую траву у обочины, но быстро вскочил на ноги и кинулся на сержанта так стремительно, что тот упал навзничь, тоже перекувырнулся в высокой траве, два молодых тела сцепились, стали кататься в траве, основательно помяли ее, внизу оказывался то сержант, то Матей, оба тяжело дышали и, когда высокая трава вся полегла, они сели, потные и усталые, друг против дружки и уставились друг другу в глаза.

А потом оба разом захохотали!

Они походили на мальчишек, которые вздумали наскоро помериться силами. А ведь оба давно уже вылезли из пеленок, давно минуло время, когда они вот так мерялись силой и возились на здешних лугах, оба с годами возмужали, мягкий пушок на щеках превратился в жесткую щетину, но, несмотря на щетину, каждый из них порой чувствовал, как что-то мальчишеское, озорное поднимается в груди… Тут я должен отметить, что, когда они, потные, улыбающиеся, сидели друг против дружки, отдувались и смотрели друг другу в глаза, ни у того, ни у другого не было в глазах и тени подозрения.

Кобыла стояла на дороге, не в силах понять, из-за чего подрались эти парни, зачем помяли траву, которую так хорошо было бы пощипать, и почему теперь они сидят друг против друга и хохочут.

В тот день, лежа навзничь на лугу, глядя в небо, Матей попросил приятеля раздобыть ему пистолет. Иван обещал и позже действительно дал Матею пистолет. Но это произойдет позже, а сейчас они пошли вместе возвращать кобылу председателю. Дядя Дачо встретил их в сандалиях на босу ногу. Этот фасон сандалий был изобретен обувными фабриками после ликвидации монархии и продержался вплоть до отмены карточной системы, то есть до второй половины двадцатого столетия. На какое-то время он исчез, а затем появился снова, обувные фабрики опять взяли его на вооружение, и даже сейчас, читатель, в 1974 году, можно увидеть его в сельской местности. Столько произошло в жизни перемен, столько сражений без шума проиграно и без шума выиграно, так переменилась стратегия и тактика тихого фронта, а вот неприглядные эти сандалии прошли через исторические события, не претерпев никаких изменений, и поскольку они успели набрать начальную скорость, то возможно, что, надетые на чьи-то босые ноги, они вступят и в двадцать первый век.

Вот в таких сандалиях, обутых на босу ногу, дядя Дачо и встретил обоих приятелей с хромой кобылой и с высоты своих лет и своего житейского опыта сказал, что успешно провести операцию с помощью хромой кобылы невозможно, для успеха любой операции нужны здоровые жеребцы, и он с самого начала знал, что ничего из этой затеи не выйдет, еще когда парни только пришли за кобылой, а дал он им эту кобылу потому, что не хотел перечить молодежи, не хотел, чтоб молодежь говорила потом: «Ишь, загордился наш председатель, обюрократился, как самый последний городской чинуша!» Дядя Дачо не любил городских чинуш, в особенности бумагомарак-делопроизводителей в сатиновых нарукавниках (в конторах и канцеляриях тогда еще носили нарукавники, но не помню, приказом каким их изъяли или они вывелись и вымерли сами собой). Такой бумагомарака, говорил дядя Дачо, тебе, может, родня или приятель, но стоит ему надеть нарукавники, как сразу он тебя вроде и знать не знает, даже если вы родом из одного села. У него был совсем свежий тому пример — один паренек с маслобойни. Дядя Дачо сам хлопотал, чтобы этого паренька, их односельчанина, взяли работать на маслобойню, паренек надел нарукавники, стал выписывать всякие накладные, по уши в этих накладных и копирках потонул, и, когда дядя Дачо попросил выделить их кооперативу побольше жмыха за сданный на маслобойню подсолнух, паренек в нарукавниках самым поганым бюрократским образом отказал и отпустил со склада ровно столько жмыха, сколько полагалось за едавший подсолнух. Это дало председателю повод заключить, что стоит человеку надеть нарукавники, как он становится самым распоследним чинушей, бюрократом, врагом родного села, а когда-нибудь может стать и врагом родного народа. По этой-то причине он и не хотел обюрокрачиваться и разрешил взять хромую кобылу, Дядя Дачо был из породы добродушных, простоватых, но крепких председателей, один из зачинателей кооперирования земли. Земля собиралась по клочку, по полосочке, двор за двором отходили к кооперативу вместе с тощей скотиной и простейшими земледельческими орудиями. Начальный этап был почти эпическим, потому что в него впряглись лишь человек да скотина, первый толчок коллективному ведению хозяйства был дан силой человеческих спин и рук. Это потом уж кооперативные хозяйства охватят подавляющее большинство крестьян, после Женевского соглашения о сокращении вооружений первые демобилизованные офицеры внесут в дело воинскую подтянутость, позже появятся агрономы, ветеринары, зоотехники, машинно-тракторные станции, комбайны, сенокосилки, сельхозавиация и прочее; все это будет сто раз обдумано, пережевано, перевернуто так и этак, и все это хлынет на древнюю нашу землю, облаченное в ученые слова, как, например, «научная обработка земли» и «культура сельскохозяйственного производства». И пойдем мы перепрыгивать — где через ступеньку, а где и через две, чтобы догнать свою эпоху. Или, как выразился бы дядя Дачо в наши дни, никогда не знаешь, что тебе преподнесет завтрашний день и что еще выдумают чинуши в нарукавниках.

Вот так и закончилась романтическая операция с хромой кобылой и цыганами, которых по инструкции следовало держать под наблюдением. В селе не осталось незамеченным, что Матей уходил с табором, и по этому поводу разнеслась молва, что его околдовала цыганка, что он сколько-то там пропадал в горах и возвратился, но не с цыганкой, которая его околдовала, а с хромой кобылой, потому что цыгане дать-то ему цыганку дали, и Матей повел ее за собой, но как дошел до постоялого двора и обернулся, то увидал, что вместо цыганки ведет за собой хромую кобылу.

Так по крайней мере рассказывали в селе суеверные женщины, а, как мы выше упоминали, суеверных женщин в селе было немало. Они не то чтоб так уж верили во всякие бабушкины сказки и не то чтоб были суеверными из-за темноты, отсталости и малограмотности, а держались за суеверия больше потому, что надеялись таким способом подольше задержать при себе старые времена, отсрочить приход беспощадных в своей неприкрытой категоричности новых времен, которые бесцеремонно завладевали здешней котловиной, лишая их привычных корней. Сегодня мы можем с полуулыбкой оглядываться на те драмы, что разыгрались во время коллективизации, даже непосредственные участники этих драм теперь снисходительно усмехаются, но в те годы, сразу после войны, когда дядя Дачо был не только председателем, но и комиссаром и должен был поровну разделить три метра коленкора на всех жителей села, да еще так, чтоб при этом все остались довольны, — в те годы, явись сюда хоть сам царь Соломон, и тот отказался бы решить эту задачку и укатил бы поскорее назад, не приняв ни одного мудрого решения.