Петр Вайль - Слово в пути

В алтарной пределле из пяти сцен в четвертой — «Отпевании святого Людовика Тулузского» — явлена роскошная церемония, чего в действительности не было: его похоронили очень скромно. Но Симоне, во-первых, нравилась роскошь, во-вторых, тогда так было нужно, и он это выучил твердо. Ведь непосредственно перед Неаполем была роспись в Ассизи.

Капелла в Нижней церкви Сан-Франческо — главное достижение Симоне Мартини. По крайней мере, из доставшихся нам. В Сиене, Орвието, Пизе, Неаполе — отдельные работы. В Авиньоне — остатки бледных штрихов, имеющих лишь историческую ценность. А в Ассизи — целая капелла с житием святого Мартина: десять эпизодов плюс изображения отдельных святых, да еще витражи.

Ассизская базилика делится четко надвое: сумрачная Нижняя церковь, светлая Верхняя. Подъем по непростому маршруту через разные лестницы из Нижней в Верхнюю — перемещение из мрака к солнцу. Наверху почему-то не следят за уровнем шума — видно, больше места, меньше святости.

Внизу, как только шепот, бормотание, переговоры вполголоса превышают предписанную норму, тут же через громкоговорители звучит голос: Silenzio, per favore! Однажды мы были там в Страстную пятницу, и в центре Нижнего храма к лежащей статуе Иисуса Христа поочередно подходили богомольцы, а вечером ее подняли и понесли к кафедральному собору. Еще этажом ниже, у гробницы святого Франциска, люди с Евангелиями и гимнами: в медитации. Здесь и не надо ничего объявлять — тишина соблюдается сама собой.

Во всей этой тусклой святости Нижней церкви как светлое пятно (правда, свинцовые белила за века потемнели, увы) — капелла Святого Мартина с куртуазным, французским, рыцарским Симоне Мартини.

Здесь он — стоит повториться — и самовыражался, и выполнял как минимум социальный, если не прямой идеологический, заказ.

Святой Франциск умер почти за век до этого (в 1226 году), и за минувшее столетие францисканский орден изменился сильно. Уже непосредственный преемник святого, брат Илья, зажил с нескрываемой роскошью. Последователи продолжили. Внутри ордена шла борьба спиритуалов и конвентуалов, последние стали одним из богатейших монашеских братств Европы. Спирйтуалы, боровшиеся за заветы нищенства, провозглашенные святым Франциском, резали глаз живым укором. К тому времени, когда Симоне работал в Ассизи, папа Иоанн XXII издал несколько булл, отрицающих идею принципиальной бедности Христа.

Да, действительно, Иисус никогда не просил милостыни — а это было главным источником существования францисканцев «первого призыва». Богослов и поэт Жан де Мен, автор «Романа о Розе», писал: «Ни в одном законе не писано, будто Иисуса Христа, странствующего с Его учениками, видели побирающимся… Крепкий телом человек, коли у него нет средств, должен зарабатывать на жизнь своими руками, даже если он принадлежит к духовному званию или желает служить Богу».

Суть проповедей святого Франциска стушевывалась перед наглядным попрошайничеством, оскорбляющим взор труженика.

Однако францисканская идея бедности, отсутствия собственности и своего жилья легко вычитывалась из Евангелия. Отправляя апостолов возвещать слово Божие, Иисус регламентирует обмундирование посланцев: «Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Мф. 10:10). Впрочем, есть разночтения. У Марка: «Ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха… обуваться в простую обувь и не носить двух одежд» (Мк. 6: 8–9). У Луки: «Ни посоха, ни сумы… и не имейте по две одежды» (Лк. 9: 3). Если суммировать, получится, что запрет на сменку и суму восприняли все, а самым либеральным оказался святой Марк: можно посох и обувь.

Капеллу Святого Мартина заказал кардинал Джентиле Партине да Монтефьоре, папский легат в Умбрии, один из основных гонителей спиритуалов да к тому же близкий к Анжуйскому дому.

Понятно, как развернулся со своим рыцарством и изыском Симоне. Ведь нобилем и воином был и герой — святой Мартин Турский. Сам выбор рыцаря-святого, а не народного святого, как в житии святого Франциска работы Джотто в Верхней церкви, всего этажом выше и четвертью века раньше, характерен и для наступившего времени, и для автора фресок.

Святой Мартин родился в IV веке в Паннонии (нынешней Венгрии), служил офицером в Галлии, там поделился плащом с мерзнущим нищим — поделился буквально, разрезав мечом, — частый сюжет у живописцев Возрождения. Потом стал отшельником, после епископом, крестил язычников- кельтов. Его житие, составленное Сульпицием Севером, стало образцом для сотен позднейших агиографий и долго было вторым после Евангелия источником христианского знания. Во Франции и Германии святой Мартин — общенародный святой. Когда он умер, хотя стоял ноябрь, запели птицы и зацвели цветы. Заметим: плащ, аскеза, птицы — общее со святым Франциском.

В сцене «Христос является во сне святому Мартину» Мартин пребывает почти в роскоши (вопреки житию святого). Больше всего живописной площади у Симоне занимают одеяло, сундук и занавес — все богато и вычурно отделанное, все по моде того времени.

В сцене «Посвящение святого Мартина в рыцари» художник воспользовался возможностью показать придворный быт и ритуал. Император Юлиан опоясывает Мартина мечом, на него надевают шпоры. Предположительно, сам Симоне Мартини был возведен в рыцарство королем Робертом, так что не исключено, что здесь изображена подлинная церемония неаполитанского двора.

Церемониал посвящения в рыцари сформировался к XII веку. Состоял он из четырех этапов: исповедь и ночное бдение над оружием, причастие, вручение оружия, празднество. У Симоне третья часть — вооружение посвященного. За кадром остается ритуал colee из того же этапа — сильный удар кулаком или ребром ладони по основанию шеи нового рыцаря (позже, в наше время тоже, это превратилось в легкое прикосновение клинком к плечу). Можно предположить, что кардинал Монтефьоре и художник решили не показывать святого, получающего по шее.

Зато есть начало четвертой части церемониала — празднества: музыканты уже тут. Один из них — тот, что с двумя дудками во рту, — определен экспертами как венгр; возможно, это след путешествия Симоне в Буду в свите кардинала Монтефьоре. Как раз в начале XIV века к власти в Венгрии пришла Анжуйская династия (а в Ужгороде надолго воцарились неаполитанские графы Другеты).

Но самый любопытный персонаж — в сцене «Чудо воскрешения мальчика». На фоне зубчатой башни, в которой угадывается тогдашний облик сиенского Палаццо Пубблико (хотя чудо произошло в Шартре), стоят два рыцаря. Один из них, неказистой внешности, с опущенными уголками губ, крайне скептически глядит на чудо — так, что второй смотрит на него с неодобрительным удивлением. Многие знатоки считают, что непригожий скептик в синей шапке — автопортрет Симоне Мартини. Петрарка ведь назвал его «выдающимся, но некрасивым живописцем».