Степан Калита - Сполохи детства

Когда родителей не было дома, я очень любил покопаться в их вещах — в закрытых от меня шкафах, на запретных полках. На одной из них я однажды обнаружил удивительный альбом с эротическими фотографиями. Женщины были засняты в разнообразных пейзажах — на песчаном пляже, в зеленом лесу и в студии. Все они были настоящими «ба-ба-ми» — с созревшими телами, точеными округлостями, выпуклые и манящие…

Вскоре я позвал к себе в гости Серегу и Юру Бакова, и мы вместе стали листать альбом. Мои приятели ахали и охали, цокали языками от восхищения, в общем, всячески разделяли мой восторг.

Поначалу особого смущения перед женским полом я не испытывал. На даче еще до первого класса целовался в губы с девочкой Полиной — ко всеобщему восхищению. «Женихом» и «Невестой» нас не дразнили, а называли с уважением. Но потом внезапно я ощутил некоторый трепет перед девчонками. Связано это было с первой влюбленностью. И отнюдь не в Полину. Ее звали Оля. Она была прекрасна, как экзотическая птица. И в ее присутствии я даже дар речи терял. Натурально не мог вымолвить ни слова. От чего мне казалось: она считает меня идиотом. Бухарову с его простецким «Твои бабы?» я даже завидовал, не умея общаться с одноклассницами и прочими сверстницами запросто, как со своими приятелями-мальчишками.

Впрочем, все они не были «ба-ба-ми» — и потому меня мало интересовали. Я же напротив — вызывал у них всегда самый живой интерес. Девчонки плели интриги, и пытались вовлечь меня в свои игры. Я видел, что им нравлюсь. Они присылали мне записки, с вопросами — в кого я влюблен, с кем хочу гулять, и прочие глупости, на которые я поначалу почти не обращал внимания. Они вели дневники, записывали ответы на вопросы, гадали, кто кому предназначен. В общем, занимались сущей чепухой, и казались мне исключительно странными созданиями. Но потом, внезапно для себя, я вдруг увлекся Олей — похожей на куклу блондинкой, чей папа, тренер по регби, сразу меня невзлюбил. Как это обычно бывает, Оля явилась мне в смутном сновидении (должно быть, Амур всегда охотится по ночам), и утром я проснулся влюбленным в нее.

Некоторое время я страдал молча. Потом на одну из записочек ответил, что, между прочим, очень мне нравится Оля Петрова. Внезапно классный руководитель решил пересадить нас за одну парту. По чистой случайности мы оказались рядом. Я буквально млел рядом с ней. Когда она что-то спрашивала (например, ластик), не мог произнести ни слова. И левая нога (она сидела справа), мне казалось, буквально пылает огнем, от напряжения мышц временами она даже дрожала… Как-то раз я догнал ее на школьном крыльце и выхватил портфель. Оля не испугалась, смотрела с интересом.

— П… понесу, — выдавил я.

Мы брели к ее дому молча. Словно я не провожал ее, а сопровождал. При этом старательно избегая разговоров… Так повторялось несколько дней подряд. Я пыхтел рядом с девочкой, мечтая о том, чтобы завести непринужденную беседу. Но не мог, как ни старался, извлечь из себя ни единого слова. Чтобы как-то усмирить досадное смущение, однажды я схватил ее за руку. Она не отдернула хрупкую ладошку, и я держал ее в своей до самого дома. При этом думал, что у меня ужасно потеет ладонь, и она, наверное, это чувствует. На следующий день я повторил этот трюк. И снова мы прошли до ее дома — рука в руке, как влюбленные. Я решил, что надо пойти еще дальше. И на следующий день аккуратно обнял ее за плечо, как это делали взрослые парни. Проделать такое оказалось довольно сложно, поскольку я был немного ниже ростом. К тому же, никакого опыта в подобных приемах у меня не было. Я ненароком заехал Оле в ухо, и потом еще долго проклинал свою неуклюжесть. В такой ситуации лучше всего подключить самоиронию, посмеяться над собой, но мне было совсем не до смеха. Я был серьезен, как бухгалтер за работой, я осваивался в абсолютно новой для меня ситуации, и, судя по моим ощущениям, быть ловеласом получалось у меня не очень хорошо.

Следующим шагом, решил я, станут поцелуи. И стал готовиться к осуществлению своего намерения. Требовалось собраться с силами. А пока я стал писать Оле исполненные юношеского пыла любовные послания. Слог был высокопарный. И все же, несмотря на пошловатые выражения, вроде «огонь моей души» и «трепет сердца», я изливал душу… Каким же ударом для меня стало открытие, что мои интимные послания вдруг стали достоянием всего класса. Первой, судя по всему, ими завладела Олина подруга Катя — вредная чернявая девица с пронзительным голосом. И распространила повсюду. Одно даже пришпилила на стенд со стенгазетой. Подозреваю, Оле Катя завидовала, и ухажеров отваживала решительно — так, словно они лично ее оскорбляли самим фактом своего существования.

Я бы легко перенес насмешки одноклассников по поводу писем — невелика проблема. Но, к моему удивлению, сразу после того, как их прочел весь класс, Оля от меня отвернулась. Оттолкнула меня, когда я попытался забрать у нее на крыльце портфель.

— Все. Хватит, — сказала она. — Я больше не хочу, чтобы ты его носил…

— Но почему? — спросил я. — Что случилось?..

Тут появилась Катя, схватила подругу под локоть и повлекла прочь. На ходу она обернулась, наградила меня презрительным взглядом и сообщила:

— Ты нам не нравишься. Понял?..

Тут я ощутил целую бурю эмоций. Хотелось броситься за любимой девочкой, и разрыдаться, и еще было очень горько и жалко себя — я не понимал, чем я заслужил такую немилость.

«Ха-ха-ха», — услышал я сзади. Обернулся и увидел Серегу и Юрку Бакова. Они весело смеялись.

— Что, жених, отшили тебя? — радостно поинтересовался Баков.

Сжав кулаки, я шагнул к нему. Серега схватил меня за плечи.

— Да успокойся. Ты чего? Ну, бывает… — При этом сам он, это было отчетливо, видно, тоже вне себя от радости.

— А ты как думал? — сказал Юрка Баков. — Это ж моя девушка. А ты, небось, думал, твоя?..

— Заткнись! — заорал я.

В тот же вечер я заявился к Оле домой. Она вышла на лестничную клетку в спортивных штанах и футболке. Вид у нее был отрешенный, словно мыслями она далеко отсюда. Я стал расспрашивать ее, стараясь узнать, что случилось, что я сделал не так. Она при этом смотрела сквозь меня, потом стала разглядывать потолок. Потом, устав от расспросов, сказала, что у нее еще не сделаны уроки. В этот момент появился ее отец. От его крепкой мускулистой фигуры исходила сила. Зыркнув на меня неприязненно, он сказал:

— Долго прохлаждаться собираетесь? А ну, Олька, хватит хвостом крутить, марш домой. — И скрылся в квартире.

Возвращался домой я, чувствуя себя брошенной хозяином собачонкой. Было так больно, что я ни о чем не мог думать — тупо сидел на кухне и глядел в пол. Пришла мама, поинтересовалась, что случилось.

— Да ничего не случилось! — заорал я, швырнул чашку в стену, вдребезги ее разбив, и выбежал из квартиры.