Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…

Не отводя глаз, он, как под гипнозом, всматривался в свое отражение, все отчетливее проступавшее в мягком утреннем свете, сочившемся из окон. Схватив себя за нечто, безобразное и отвратительное, выступившее у него на лбу, он яростно дергал и мотал это из стороны в сторону, часто повторяя: «Сволочь… сволочь… сволочь…». И только обессиленный пробегавшей по телу нервной судорогой, распластанный на полу под зеркалом, он стал понимать, что это не сон, что сон не может быть так реален и так чудовищен.

Теперь в голове его, странным образом, не оставалось ни одной мысли, а пришедшее спокойствие было благостным и казалось вечным. «Значит, так нужно… — обреченно подумал он, вяло отмахиваясь от пришедшей, наконец, в себя супруги, пытавшейся поднять его, усадить к столу. — Оставь… оставь…»

Он слушал ее сбивчивый шепот и не слышал.

На утро первым трезвым решением супругов было — прочно запереть дверь спальни, оставив за ней притихшего Глазьева, что и было немедленно сделано посредством двух внутренних замков, недавно заменивших собой обычный накидной крючок — почти постоянное присутствие в доме нанятой домработницы подсказывало такую необходимость — хоть и казался надежным упрятанный под кроватью тайничок с бирюльками, облигациями «золотого» заема и некоторым количеством денежных купюр.

— Есть, есть, — твердила она, листая блокнот в поисках записанного когда-то, на всякий случай, прямого номера телефона главного врача их районной клиники. Вот он, вот он случай… Вот и телефон: доктор Пронякин…

Часом позже, когда за окнами отгремели первые, полупустые, трамваи, смешивая звонки с общим гулом проснувшегося города, и когда за тонкой стеной зашевелилась и запричитала вполголоса, по утреннему своему обыкновению, старая татарка-домработница, супруги уже почти спокойно обсуждали обстоятельства, связанные с невероятным событием, поставившим перед ними вопросы, на которые, забегая вперед, скажем и сегодня вряд ли кто умеет ответить.

А ВОТ ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА ГЛАЗАХ НАУЧНОГО СОТРУДНИКА ГОРА, ДАЖЕ ПРИ НЕКОТОРОМ ЕГО УЧАСТИИ

Карьера доктора Пронякина никак не складывалась по-настоящему. Возможности он за собой чувствовал огромные, анкета — куда лучше, все в ней правильно, вот и кандидатскую степень получил, наконец… Ну, назначили Главным в эту задрипанную больничку — а дальше что? И казалось Пронякину, что дальше нет ему пути — не в последнюю очередь, понимал он, и оттого, что фамилия его приемлема для дворового слесаря, разве что… Ну, был бы, скажем, Прониным, а? Звучит ведь, профессор Пронин… И даже — академик Пронин! А?

Эх, Пронякин, Пронякин…

Главный врач сдвинул очки на лоб, потом снял их, аккуратно протер замшевым лоскутком, отложил в сторону, умел все же Пронякин придать себе важность в глазах подчиненных, и, наконец, удостоил прищуренным взглядом переминавшегося с ноги на ногу у двери кабинета начинающего терапевта Гора. Это именно к Гору, прошмыгнув через регистратуру в полутемный коридорчик и не найдя нужную табличку с именем Главного, поначалу вошли супруги, герои этого повествования.

И теперь Гор, плотно прикрыв за собой дверь и преодолевая неожиданное заикание, пытался рассказать, как с началом утреннего приема к нему зашел пациент с неловко забинтованной в обрезок крахмальной простыни головой и просил провести его немедля в операционную. Когда же он, Гор, объяснил, что в этой клинике не оперируют, соответственно, своего хирурга нет, разве только по заранее сделанному вызову может приехать, и что «вам, больной, надлежит обратиться в городскую больницу», пациент стал настойчиво убеждать Гора, что ждать ему никак нельзя, что он вынужден будет жаловаться… И потом гость заговорил совсем уже несвязно — что-то про пивной ларек и про домработницу, которой он не может теперь показаться на глаза…

И тогда, — Гор продолжал свой странный рассказ, — поняв, что самому от гостя вряд ли удастся избавиться, хотел он было звонить по внутреннему телефону вахтеру, который помог бы, но гость, видимо, прийдя в окончательное отчаяние, сорвал с головы повязку и беспрерывно заговорил, непрестанно повторяя: «Нате вам, нате вам!». И здесь Гор начинал нести такое, что Пронякин стал жалеть выжившего из ума молодого коллегу, а заодно и проклинать, в который раз, доставшееся самому ему место службы.

Однако, спустя минуту, глядя на приведенного к нему гостя, махнув рукой застывшему в дверях вахтеру — уходи же! — он только и мог, едва шевеля губами, шептать: «Феномен… феномен… феномен… Феноменально!»

— Что, что делать-то мне? — повторял Семен, умоляюще глядя на Главного.

«Вот, вот он мой звёздный час!» — промелькнуло первой отчетливой мыслью в голове Пронякина.

«Феномен» — следом за ним будем и мы впредь так называть это удивительное явление (чтобы не ставить в затруднительное положение при знакомстве с нашей невероятной историей читателей, в особенности, читательниц — не всех, не всех…), возникшее всего лишь за ночь и зафиксировавшее себя на самом видном месте организма Глазьева, только что приведенного к Главврачу районной клиники доктором Гором, моим добрым приятелем.

А так — феномен, он и есть феномен.

Руководитель диссертации Пронякина, действительный член Академии, достигший преклонных лет и определенного положения в научном мире, давно не только не практиковал сам, но и на заседания в Академию не всегда являлся — а только брал домой на рецензию труды коллег. К Пронякину, бывшему своему аспиранту, он благоволил, вот его и умолил сегодня Пронякин принять их с необычным пациентом у себя на дому — хотя бы минут на несколько! — «Особый случай! Может составить тему не одной докторской диссертации и даже стать поводом организации нового научного института или, по меньшей мере, специальной лаборатории!» И как в воду глядел…

— Мд-да… у вас, сударь, — рассматривая удивительное образование на лбу неожиданного гостя, привезенного к нему Пронякиным на такси в сопровождении Гора, и осторожно дотрагиваясь до него кончиком указательного пальца, — случай не вполне обычный, — и, уже обернувшись к Пронякину, пожевав губами, добавил спустя некоторое время, — я бы сказал, мда-да… Я бы определил это… как, сублимированное проявление комплекса латентной гомосексуальности. Да, да, дружок — именно латентной… — это «дружок», в единственном числе, он почему-то произнес, обращаясь уже ко всем присутствующим в комнате.

— Что-что? — затравленно повторял Семен.

«Боже, — думал в эти минуты Академик, отводя глаза от внимательно смотревших на него коллег в ожидании заключения светилы, — что я такое говорю?..»