Лариса Кравченко - Земля за холмом

— Ты хочешь, чтобы у пас в доме нашли оружие? Еще неизвестно, как на это посмотрят японцы!

В конце концов папа послушался, пошел и выбросил ее в поло за Саманным городком.

И еще Лёлька помнит, как прилетал японский аэроплан и сбрасывал на город летучки. Цветные бумажные квадратики плавали в небе и медленно оседали за соседними крышами. Одна такая, ярко-розовая, залетела в садик, где гуляла Лёлька, на середину черного февральского сугроба. Лёлька потопталась в своих коротких ботиках, но достать не смогла — мама не велела лазить в снег.

Листовку, только белую, принес с улицы папа. И все в доме читали ее и обсуждали. Японцы призывали русских не волноваться — они никому ничего плохого не сделают, и на три часа дня такого-то числа назначается их торжественная встреча. Мама с папой были тогда еще молодыми и побежали на Старо-Харбинское шоссе, а Лёльку не взяли. Лёлька хныкала, ей тоже хотелось посмотреть, как японцы будут идти с ружьями и под музыку. Так и пропустила она это историческое событие!

А потом долго-долго ничего не менялось: папа ходил на службу в свою строительную контору, на масленицу пекли блины и только на Большом проспекте повесили над штабом новый флаг: на белом фоне — красный круг — солнце.

Когда Лёлька так подросла, что доставала до средней перекладины садовой калитки, уезжали в Россию кавежедековцы (те, которые советскоподданные). Они грузились в красные товарные вагоны на платформе, как раз напротив дедушкиного дома, и Лёлька влезала на перекладину и вытягивала шею — посмотреть.

А дед Савчук не уехал тогда со всеми, хотя он-то как раз — старый кавежедековец. Был такой момент в двадцать четвертом, когда всем на Дороге предложили брать подданство — советское или китайское. Дед Савчук с папой взяли китайское. Позднее, когда стало совсем плохо при японцах, дед Савчук поехал к папиным братьям в Австралию. Братья выписывали туда папу, маму и Лёльку. Папа долго колебался: ехать — не ехать, а когда, наконец, собрался, японцы напали на американцев в Жемчужной гавани, и плыть через океан стало страшно — из-за подводных лодок.

Японцы напали на американцев в декабре сорок первого и очень ликовали по этому поводу.

Уроки отменили, и все школы повели в «Модерн» на кинохронику.

…Японцы в касках тащили свои пушки через мокрые джунгли.

…Англичане, в коротких шортах, с поднятыми руками, выходили на улицы Сингапура.

Половину кадров прокручивали по два раза, и у Лёльки заболела голова.

Сингапур японцы переименовали в Сёнан. Они вообще любили все переименовывать: Маньчжурия у них называлась теперь — государство Маньчжоудиго, и во главе его они поставили императора Пу И — совсем молодой, в очках, последний отпрыск династии, правда, уже свергнутой однажды революцией в девятьсот одиннадцатом. Пу И написал манифест о вечной дружбе с народом Ниппон, и его зачитывали (обязательно в белых перчатках) в школе на торжественных церемониях.

Японцы всё воевали. Они уже подбирались к Филиппинским островам.

— Вот жмут! — сказал папа.

И в газете «Харбинское время» только и было, что о малайской войне да еще о военных действиях на западе: «…доблестные германские войска занимают улицы Сталинграда…» И на снимках — немецкие солдаты в касках, бегущие на фойе горящих развалин.

Бабушку малайская война не интересовала, зато она очень переживала, что на ее Украине — немцы! А дедушка сердито сопел в усы — видимо, ему это тоже не правилось. То, что в России большевики, было фактом устоявшимся, хотя и нежелательным, но то что немцы — немыслимо!!

Папа рассказывал: он сидел в ресторане на Пристани, а рядом сидела компания из немецкой колонии и веселилась. И вдруг они запели: «Волга, Волга, мать родная, Волга немецкая река…» И тогда русские шоферы, которые тоже оказались там за соседним столом, не выдержали, и получилась буквально «битва на Волге». Шоферов забрала жандармерия, и японцы извинялись перед союзниками за таких невыдержанных русских эмигрантов. Папа очень радовался, что немцам крепко досталось в том ресторане, а про настоящие события на Западе — помалкивал. Потому что вслух говорить о таких вещах опасно — для жизни!..

Потом малайская война застопорилась. И тогда японцы придумали «камикадзе». Это ужасно жестоко, с Лёлькиной точки зрения, — живые люди, в начиненных взрывчаткой самолетиках, брошенные на американские авиаматки!..

— Допрыгались, — сказал дедушка, но сказал это очень тихо — громко говорить о японцах стало тоже опасно.

Видимо, японцам не из чего было уже строить самолеты, потому что даже медные дверные ручки велено было сдавать для фронта. Папа прошелся с отверткой по квартире, ручки отвинтил, но сдать не сдал, а припрятал. И еще — был приказ — сажать касторку в каждом саду, а потом сдавать ее семена. Оказалось, она тоже нужна для самолетов! Касторка росла бурно, и дедушка долго дергал ее из земли и поминал японские порядки.

А вначале они казались такими безобидными — японцы… И даже чуточку смешными. Зимой они надевали на нос кожаные респираторы с дырочками — от мороза, но зато храбро лезли купаться в сунгарийскую прорубь заодно с русскими стариками на крещенье. Потом они схватывали воспаление легких, и бабушка говорила, что их бог наказал, потому что — без веры.

Они были очень вежливыми поначалу, и никто не заметил, как это получилось, что они все прибрали к рукам. Хлеб по карточкам. Всем ведают Военная миссия и Бюро эмигрантов, и от них просто некуда деться.

Во главе Бюро эмигрантов стоял генерал Кислицын. Правда, потом он заболел и умер, и ходили темные слухи, что его отравили японцы: он все-таки сопротивлялся им в чем-то. Якобы не соглашался выселить всех русских в Тооген (это такая дикая местность на севере у Амура), чтобы освободить города для японцев. Мальчишки из Пятой школы ездили туда летом сорок четвертого на жертвенные работы [6] Жертвенные работы — трудовая повинность всего населения Японии в годы войны (1941–1945 л.). . Они приехали худые, в грязных гимнастерках, потому что мостили болота. Правда, встречали их торжественно: женская школа была построена на вокзальной площади, Гордиенко салютовал саблей, как положено (Лёлька тогда была уже влюблена в него), а у Бернинга на плече сидел не то коршун, не то орел — из Тоогена.

В Тооген русских так и не выслали, генерала Кислицына зашел навестить японец из Военной миссии, а через час генерал умер. Хоронили его потрясающе — с трехцветными флагами и панихидой в кафедральном соборе. Сестры милосердия в белых косынках разбрасывали по мостовой ветки сирени. И все шли в своей форме: казачество с желтыми лампасами, мушкетеры с шарфами на поясе, скауты [7] Мушкетеры, скауты — молодежные монархические организации. в оранжевых галстуках и, конечно, — фашисты [8] Фашисты — местная белогвардейская организация. Кости Радзаевского в черных рубашках.