Алексей Федотов - Свет во тьме

Из разговора владыка вынес убеждение, что секретарь, а, возможно, и епископ Петр были в Петровской епархии оторваны от реального участия в приходской жизни. Каждое посещение управляющим епархией любой церкви, кроме кафедрального собора в Петрово, зачастую требовало согласования с местными властями. Ни о каком реальном контроле за деятельностью приходов со стороны епархиального управления и говорить не приходилось. «Видимо, мне будет здесь непросто»,– подумал архиепископ Феодор. И он не ошибся.

Глава 4.

Как только архиерей сел в машину, священнослужители в алтаре собора начали обсуждать, каким он им показался. Сошлись на том, что совсем не такой, как владыка Петр, – тот добрый, человечный, для каждого ласковое слово найдет. А этот ходит тяжело, взгляд хмурый, говорит мало и строго.

– Вот поверьте мне, что мы еще натерпимся с этим архиереем, – оживленно жестикулируя, говорил отцу Анатолию священник Георгий Грицук.

Настоятель посмотрел на него с еле сдерживаемой усмешкой. Отец Георгий иногда смешил его своими выходками, но чаще раздражал. После Одесской семинарии Георгий всего две недели проучился в Московской духовной академии (как еще туда его только взяли, – говорили в соборе), но это не мешало ему гордо именовать себя «академиком». Епископа Петра он замучил просьбами возвести его в сан протоиерея. Тому бы и не жалко, он даже ходатайство написал Патриарху. Но жалобы на чудачества и проделки отца Георгия, которые тот совершал ежедневно в большом количестве, шли и в Патриархию. Поэтому просьба осталась без удовлетворения. Но пока вопрос рассматривался, отец Георгий именовал себя «протоиереем». Он даже на обороте обложки напрестольного Евангелия написал: «Сие Евангелие читал Академик протоиерей Георгий Грицук». Зачем это было сделано, он и сам не мог толком объяснить. Архимандрит Анатолий сначала сильно рассердился, но, увидев, что епископ Петр и Александр Береникин смеялись до слез, и сам развеселился. Однако перед приездом нового архиерея отдал Евангелие в ремонт, чем глубоко уязвил самолюбие отца Георгия, видимо, считавшего, что своей надписью он и в самом деле сделал себя академиком и протоиереем.

– Ладно, отец Георгий, поживем – увидим, – сказал ему отец Анатолий. Он также односложно ответил на все соображения, высказанные другими священнослужителями, и пошел в соборную канцелярию, куда его просил зайти староста, когда он освободится.

В канцелярии был накрыт стол, на котором стояли несколько бутылок водки, тарелки с нарезанными овощами, фруктами, колбасой, сыром и хлебом. За столом сидели староста, бухгалтер, председатель ревизионной комиссии, кладовщица и проснувшийся Лев Александрович.

– Заходите, отец Анатолий, – радушно пригласил его Александр Николаевич. – А мы по русскому обычаю решили отметить назначение нового архиерея.

– Святое дело, – веско кивнул головой Лев Александрович и залпом опрокинул почти полный стакан водки, зажевав свой любимый напиток яблочком «китайкой».

Архимандрита Анатолия вначале шокировало поведение членов «двадцатки» собора. Он вырос в деревне, четыре года очно учился в семинарии в Троице-Сергиевой лавре. Много лет служил простым сельским священником. Конечно, увидеть довелось много, ханжой он никогда не был. Но здесь, в Петрово, все было каким-то слишком уж заостренным, даже гротескным. Почему-то отец Анатолий, когда его перевели в собор, сразу понравился членам «двадцатки», с гордостью говорившим, что «попов они не любят». Может быть, их подкупили неподдельно доброе отношение к каждому человеку, искренняя вера без ханжества, отсутствие особых материальных запросов.

Архимандрит, а тогда еще игумен Анатолий умел отделить то хорошее, что есть в человеке, от его зачастую неблаговидных поступков. Он понимал, что, например, Иван Фомич не сводится к угрюмому отрицанию религии. Этот старый человек очень озабочен духовной сферой, внутри его идет невидимая постоянная борьба, поиск ответа на вопрос о смысле жизни. Но прожитая в грехах и горделивых мыслях о высоком достоинстве советского человека жизнь мешает ему в простоте сердца обратиться к Богу. И тем не менее почему-то для него важно находиться при храме; тем, что он сознательно ведет себя здесь не так, как нужно (а ведь чувствует, как нужно!), он как бы бросает Богу вызов, а оттого страдает еще больше… Лев Александрович, который, казалось бы, весь состоит из пьянства, на самом деле добрый, отзывчивый и веселый человек, просто ужасно распустившийся от вседозволенности. Александр Николаевич с Зоей любовники, хотя у обоих есть семьи и дети, но ведь они даже не понимают, что делают что-то плохое. Елена Филипповна без зазрения совести участвует в расхищении церковных денег, потому что у нее дочь с зятем погибли, а на ней забота о двух несовершеннолетних внучках. За вызывающим поведением всех этих людей скрывалась большая душевная боль и опустошенность, стремление к чему-то светлому, что они сами не смогли бы выразить словами, которое вместе с тем казалось им страшным, потому что могло перевернуть их бестолковую, но устоявшуюся жизнь…

Иван Фомич в порыве пьяного откровения как-то сказал отцу Анатолию: «Да, все мы здесь подонки. Но мы хорошие подонки. Потому что степень хорошести для святых и для подонков разная».

Архимандрит Анатолий не сторонился этих людей. Но он не одобрял многих их поступков, где мог, отговаривал от совершения злых дел. Даже став настоятелем, держался с ними обособленно, ненавязчиво давая им почувствовать, как дороги для него его вера и священный сан, что простительное для них непростительно для него. А они уважали его за это. Но и святошу из себя не строил. Вот и сейчас он с улыбкой взял от помощника старосты стакан, в который тот налил ему немного водки, и сказал:

– Ну, конечно же, Лев Александрович. Как с вами не выпить?

Он отпил водку, съел дольку помидора и сел на стул.

– Отец Анатолий, ну как ваше впечатление от нового архиерея? – спросил его Александр Николаевич.

– Да ведь какое впечатление? Надо посмотреть, какой будет через некоторое время.

– А мне он не понравился, – угрюмо заявил Иван Фомич и залпом выпил полстакана водки.

– Священникам что-то тоже не приглянулся, – засмеялся настоятель.

– Ну, им вообще никто не нравится, – сказал староста. – Но и мне он показался проблемным человеком, совсем не то, что владыка Петр.

– Да нам-то он что может сделать? – спросила Зоя. – Ведь архиерей не может вмешиваться в дела двадцатки.

– Напрямую не может, – сказал вдруг неожиданно серьезным голосом Лев Александрович. – Но он может настраивать прихожан, через них произвести смену старосты, а то и всей двадцатки. А у нас ведь кляузников, которые только чужими проблемами и живут, в церковь ходит много.