Olga Koreneva - Интимный портрет дождя или личная жизнь писательницы. Экстремальные мемуары.

- Ну не-ет, этот разворошит муравейник!

Мне показались его слова забавными. Я не поверила, но фразу запомнила. И действительно ведь, разворошил…

В то время у меня было много друзей-приятелей — художников, поэтов, музыкантов. Одним из близких друзей (в смысле, мы близко жили, в соседних подъездах) был интереснейший человек и удивительный художник Алексей Матросов (в дальнейшем он пережил страшную трагедию, впал в нищету, как и большинство талантливых личностей в нашу новую эпоху, и жил где-то в деревне. Потом уехал в Бельгию). Жена его, Татьяна Ларина, красивая, худенькая, обаятельная, работала тогда на Гостелерадио. Я часто заходила к ним посмотреть новые картины и послушать забавные истории. Алеша читал наизусть стихи классиков, пел арии из любимых опер, рассказывал смешные байки про знаменитостей. Он открыл для меня мир японской поэзии и подарил редчайшую по тем временам книгу – сборник стихов Ли Бо. У них на двоих с другом-скульптором была мастерская на Арбате, мы там изредка пили настоящий турецкий кофе и смотрели эскизы, иногда Алеша советовался со мной. Как-то я рассказала ему смешную историю про своего приятеля поэта Леню К., но байка эта его, почему-то, опечалила. Просто был такой случай на дне рожденья Лени, который все пересказывали как хохму. Там у него собралась большая поэтическая тусовка, все набились в маленькую квартирку, ребята перепились, а лучший друг сожрал живьем его аквариумных рыбок, а потом Леня рыдал над аквариумом с плавающими останками (плавниками и хвостами) и говорил, что это слопали его детей. Через какое-то время после того случая мы сидели в ЦДЛ за столиком Миши Михалкова (младшего брата знаменитого Сергея Михалкова. Он любил молодежь, был свойский такой, несмотря на солидный возраст, и мы называли его по-свойски, Мишей. Но не всем это было дозволено. Я с ним общалась на «ты». Он был ко мне неравнодушен, настойчиво и безуспешно пытался пригласить в гости, но я не о том), и кто-то рассказал про эту выходку поэта N у Лени. А этот друг сидел как раз с очень красивой девушкой в углу и охмурял ее. И вот Миша пригласил сию парочку за свой столик и строго так спросил у N:

- Ты зачем это на дне рожденья Леонида съел его детей, как ты мог, он же твой товарищ?

- Я… ну… так вышло, - растерянно забормотал N, - сильно выпил, понимаете, закуска кончилась, а они, ну эти, дети, в аквариуме плавали, ну я их вилкой и того, понимаете…

Красивая спутница N аж «с лица сбледнула», в глазах – ужас. Она спросила у всех по очереди, правда ли это, потом расплакалась и убежала.

- Смотри, каннибал, твоя птичка упорхнула, - сказал кто-то под взрыв всеобщего хохота.

А потом с Леней приключилась совсем невероятная штука. Случилось это в начале 90-х, при Ельцине, в самый разгул бардака в стране, когда бродили всяческие настроения, и я пересказываю дословно, без авторских ремарок, чтоб передать дух времени. Первую часть истории я услышала от самого Лени, и не поверила, вторую – потом уже, много позже, от подружки банкира, с которой познакомились наши собаки на выгуле и на время сдружили нас. Все сопоставив и уточнив, я поняла, и очень долго хохотала. Потом написала рассказ:

Записка от Сталина

«Записка от Сталина.

Главному управляющему Банка выдать предъявителю сего документа тов. К… Л.Н. по предъявлении удостоверения личности сумму размером в 5 (пять) тысяч рублей единой купюрой.

Подпись: Сталин»

Написано от руки.

Вы не поверите, но текст я привожу дословно. Эту милую записку мой приятель Леня К. действительно приволок в банк. И самое смешное — то, что он получил-таки по этому "документу" означенную в нем сумму. Да-да, я не шучу. Вот как это случилось. Леня — талантливый поэт, весьма безалаберная личность, и добрейшая душа наивно-философского склада. Раз как-то шли они с соседом Димой по переулку, где базар, с трехлитровой банкой промышленного спирта в руках (Дима с работы прихватил) и пакетом вареной картошки с огурцами на закусь. Жара, пыль, присесть негде, в горле першит. Дима и говорит: - Тут рядом больничный сад, вон, через улицу, глянь, тень, скамеечки. Идем туда.

-А пустят? - усомнился Леня.

-Пустят. Там для посетителей свободный вход. У меня там друг лечится, актер.

- Что за больница?

- Санаторно-неврологический центр. Роскошный особняк с флигелями, выстроен еще в прошлом веке каким-то купцом. Я сам там отдыхал по блату. У них даже пруд есть и утки плавают, житуха, и кормят вполне прилично. Там в проходной меня знают, ну а ты со мной, только банку надо спрятать.

-Спрятать, такую банку, да ты чего? Если только сунуть в нее цветы какие-нибудь, разве. Вон ветки сирени у той бабки на углу купить, букет в банке пронесем, за милую душу.

-Думаешь, не учуют спирт?

В большом саду, окружавшем массивные корпуса старой лечебницы с новой вывеской, было полно скамеек. В этот душный день больные отдыхали на открытом воздухе. Тут были в основном художники, актеры, музыканты и члены кооператорской элиты, так показалось Леониду. Некоторые были в синих больничных пижамах, многие - в своей одежде.

Дима знал, где найти друга. И действительно, тот дремал в беседке возле пруда, по которому сонно плавали утки и спичечные коробки. Друг оказался невысоким рябым брюнетом с проседью, его звали Иосиф Викторович. Он обрадовался посетителям и сразу достал из кармана просторной пижамы складной пластмассовый стакан, сохранившийся еще с брежневских времен. У Димы с Леней были с собой стаканчики из-под мороженого. Сирень из банки полетела к уткам, а напиток понемногу разместился в новых емкостях.

-Эх, братцы! - Крякнув как селезень, и закусив, произнес Иосиф Викторович. - Что ни говори, а в любые "смутные времена" бывают прекрасные летние дни, замечательные друзья и восхитительные напитки. Помню, как в такой же вот чудный летний день, это еще гастролировали мы в новгородском театрике, Островского играли из купеческой бытности что-то, что же мы играли, дай бог памяти, "Не в свои сани не садись" кажется? Ну да не важно. И выскочила одна молоденькая актрисочка в одном легкомысленном таком прозрачном халатике на голое тело, а прожектора-то, да-а...

Выпили еще, закусили огурчиком.

- До чего же люблю лето и эксцентричных дамочек! - Прошамкал, пережевывая огурец, Иосиф Викторович. - Ну, прожектора-то врубили, а дамочка-то, актрисочка, голубушка моя...

Снова выпили. Заели картошкой в мундире.

- Вот я и говорю, молоденькие-то актрисочки другой раз для храбрости тяпнут рюмашечку перед спектаклем, а иные и перебрать могут, и фокусничают на сцене. Новаторство называется. Все новое, друзья мои, открывается только во хмелю.

Опять выпили. Банный пар поднимался с реки и валил в лица троицы, которая блаженно размякла в беседке. Леня осоловело таращил глаза и пытался стереть с потного лба прилипшего комара. Дима шевелил губами, выдавливая из себя звуки, и наконец заговорил: