Леонид Костюков - Великая страна

— Вот и чудно.

И эта девушка кратко пожимает большой палец Гарри своей горячей ладошкой — и отваливает во тьму, как мистер Блэк восемь лет назад…

— Мак! Попомни мои слова, этот мистер Блэк вовсе не мистер Блэк. Не будь я Тревор Каннингем.

— Заткнись, Тревор. Вечно ты влезешь на самом интересном месте. Мистер Блэк давным-давно где-нибудь в Антарктиде, кто бы он ни был.

— Не-ет, браток. Кабы так. Нет, попомни мои слова.

— Я могу продолжать, или джентльмены нуждаются в перерыве?

— Давай! Валяй! Гони!

— Следующие десять минут оказались самыми долгими в жизни Гарри Резерфорда. Он трижды сосчитал собственные пальцы, причем каждый раз у него получалось новое число. Он восемь раз чуть не кончил в подштанники, но все восемь раз ускользнул от этого позорного финала тем, что вспоминал лицо своего завуча в воскресной школе. Видите ли, господа, лицо этой почтенной донны убивало всякое половое желание так же верно, как ядерный взрыв зазевавшегося хорька. Он даже было вздремнул, но увидел такое, что проснулся с воплем через пару секунд.

Когда по внутренним часам Гарри прошло около месяца, он посчитал, что пора идти. Он встал и заорал: ДОМОЙ ЧТО ЛИ ПОЙТИ! — да так, что бармен вылил на себя ведерко с кетчупом. И тут же Гарри кинулся во тьму, как поезд в тоннель. А прошло-то всего четыре минуты.

— Дьявол силен.

— Это правда, Билл. Но истина выше правды и сильнее дьявола. Свет истины рассеет тьму, Билл.

— Это так, Мак, но неуютно во тьме, пока свет ее не рассеял.

— Я согласен с тобой. Но вряд ли с тобой согласился бы Гарри Резерфорд.

Он пронесся по тропинке, едва касаясь ногами земли и остановился лишь оттого, что далеко сзади услышал что-то вроде стона: Гарри! Гарри! Он сделал дугу, ширине которой позавидовала бы комета средней руки, и вернулся. Что же он видит?!

Его девушка стоит в пяти шагах от кабака на самом плешивом месте во всей округе, облитая мягким светом из окна, платье ее снято, вероятно, чтобы Гарри было удобнее работать, сзади пуговка и впрямь выскочила из петельки, но спереди девушка поддерживает чашечки бюстгальтера обеими руками, а глаза ее широки и невинны, как душа праведника. Но ниже бюстгальтера на ней ничего нет, потому что резинка на трусиках оказалась предательски слабой, и эта девушка делает шаг навстречу онемевшему Гарри и оказывается в его объятиях.

— Спаси Господи! Бедняга Гарри! Ведь она сейчас может потечь каким-нибудь мазутом или обратиться в скорпиона! Он ведь уже поддался злу, его уже не выручить. Давай, Мак, излагай концовку короче и суше, а то как бы ты невольно не искусил и нас тоже. Уж больно ловок этот бес. Сейчас и не вспомнишь, что он начинал с хомяка.

— Легче, Джим! Ты сейчас впал в грех недоверия. Ты пожертвовал Гарри бесу, потому что потерял надежду, а мыслимо ли доброму христианину терять надежду? А, Джимми? Что бы ты сказал, если бы твоя жена Маргарет, мир ее праху, потеряла бы надежду, когда ты путал руки с ногами и на всякий случай ползал на четвереньках в поисках хоть капли виски? Подумай, подумай, Джим Балтер!

— Забудь о Джиме, Мак. Ближе к бесу и Гарри Резерфорду.

— О'кей. Гарри уже сомкнул было объятия на спине этой, с позволения сказать, девушки, как вдруг в небе полыхнула зарница. Тихое мгновенное сияние, озарение природы, и оно осветило сознание Гарри так же верно, как близстоящие кусты.

Он вспомнил, что девушка была похожа на собаку. Он рассудил, что больно она бела. Он, наконец, вспомнил, как она звала его Гарри! Гарри! — а ведь он не называл ей своего имени. Да и все ее поведение показалось ему на сей раз сомнительным.

Весь хмель Гарри улетучился. Он стоит трезвый и здравый, как Пентагон…

— Возьми назад это свое сравнение.

— Хорошо, Скотти. Он стоит трезвый и здравый, как Комитет Защиты Мира, и думает, как бы грациознее сделать ноги. Но девушка ощущает падение интереса к себе и просит:

— Обними меня, Гарри, мне холодно. Поцелуй меня, мне страшно.

— Сейчас, красавица, я согрею тебя.

С этими словами Гарри Резерфорд вынимает из кармана крест — у него, помимо нательного креста был еще старый оловянный крестик в кармане — и прислоняет его к ключице своей партнерши. И что же?! та вопит диким голосом, причем вопль начинается на каких-то сопрано, но почти сразу переходит в серьезный бас, примерно как гудок паровоза в Канзас-Сити.

И тут девушка отталкивает нашего Гарри так, что он летит через тропинку, как плевок, и падает в куст терновника. И оттуда видит, как девушка не спеша подходит к нему, но что-то в ней изменилось. И с ужасом понимает, что девчонка стала выше на голову или две и так хороша собой, что все эти бабенции на обложках глянцевых журналов в сравнении с ней просто драные швабры.

И эта супервумен обращается не к Гарри, а непосредственно к его детородному члену:

— Вылезай! Позабавь меня!

И Гарри с ужасом ощущает, как его член, вроде бы только что притихший и повисший, крепнет и тянется, разрывая ткань его штанов, как акула ветхие сети.

— Что возьмешь с члена, Мак? Головка есть, да мозгов немного.

— А между тем я знал мужика, который сорок лет жил на поводу у собственного конца. Он, можно сказать, стал его придатком, только и всего. Его звали Сид О'Райен, и еще с двенадцати лет…

— Боже, Тревор, заткнись! Неужели тебе не хочется знать, как спасся Гарри Резерфорд — или как он погиб, если Господь допустил такое?

— Кто внимательно меня слушал, догадается, о чем вспомнил Гарри.

— О завуче в воскресной школе.

— Именно. И пошла борьба. Бес в образе прекрасной самки выманивает член наружу, а образ завуча загоняет его назад. И завуч оказался сильнее, а Гарри, обессиленный, повалился на траву. Бес присел рядом с ним, как ни в чем не бывало, и говорит:

— Что ж, Гарри, ты хитрее меня. Поцелуемся на прощание, и я пойду искать душу посговорчивее твоей.

— Изыди!

— Хорошо. Распишись только тут.

— Нигде не буду расписываться.

— Тогда хоть прочти.

«Ну, в этом-то, — подумал Гарри, — не будет беды». И читает: Ваш долг доставлен. Подымает глаза и видит: эта голая верзила подает неизвестно откуда взявшийся конверт кому-то в костюме, а достает этому кому-то до плеча. «Вот дела, — думает Гарри, — в девчонке не меньше семи футов, сколько же в мужике?» Словом, перед Гарри высится такой гигант, что пасует всякая арифметика. Но Гарри ободряет себя тем соображением, что всякая материя бесовских сил условна и вымышлена. И мистер Блэк (а ведь это был он) обращается к Резерфорду самым дружеским образом.

— Подавился, Билли? Не усидел мистер Блэк в Антарктиде?