Александр Чуманов - Три птицы на одной ветке

Только теперь осознала Эльвира, как далеко она от родного дома забралась и до чего велика планета, если ей еще лететь и лететь, тогда как, разглядывая дома цветные картинки в атласе, она расстояние от Сингапура до Перта вообще не принимала в расчет.

Впрочем, и Родина ведь фантастически велика — по сути дела, она сейчас где-то в Иркутске, а разве Иркутск казался когда-нибудь краем вселенной?

Эта мысль, пришедшая как нельзя кстати, сразу несколько притупила вновь подступивший ужас космического одиночества, сразу немного приободрила Эльвиру — подумаешь, какой-то Иркутск посреди Индийского океана — глушь, конечно, однако еще отнюдь не Австралия, тем более не Антарктида…

Потом, изнывая от австралийской тоски, Эльвира для самопроверки заглянет в атлас мира и поймет свою ошибку: Иркутск — это Дели, а Сингапур — Южно-Сахалинск. А Южно-Сахалинск — это очень далеко. А Перт даже не вписывается в габариты самой большой в мире Родины. Но как знать, возможно, та ошибка была спасительной в критическую для русской души минуту?..

Эльвира перекинула ремень сумки через плечо, подхватила тяжеленный, но привычный для русской бабы саквояж, сделала деловое, независимое лицо и пошла куда глаза глядят.

А глаза, само собой, глядели на бесчисленные таблички, развешанные там и сям. Таблички-то все без исключения наша путешественница расшифровала легко, но заговорить с живым человеком не смела. И смотрелась здесь глупой деревенской бабой посреди ГУМа.

Впрочем, внимания на нее никто не обращал. Полицейский с желтой рожей бойца народно-освободительной армии Китая даже демонстративно отвернулся, когда она поглядела с вызовом прямо ему в глаза. Либо глупые деревенские бабы здесь были не в диковинку, либо, наоборот, никто тут не догадывался, что такая баба — это очень забавно и смешно, гораздо смешней кришнаитов и тех же свирепых «бедуинов» в бородах и тюрбанах. Видимо, Сингапур — это не московский ГУМ, это — околица цивилизации…

В общем, погуляв по аэропорту, Эльвира легко убедилась — все, о чем они с дочерью письменно и по телефону условливались, ну, буквально все чудесным образом совпадало с действительностью. Она нашла нужный зал, предъявила куда надо свой шереметьевский еще билет, в нем сделали необходимые отметки, а ей — необходимые пояснения. В том числе — и на пальцах. Они тут всему обучены. Кроме русского языка.

Но осталось скоротать еще пять часов! И на этот счет дочь ей никаких указаний не давала. Видимо, положилась на мамину творческую фантазию. Или просто решила, что мать, просидев весь день у фонтана, сможет и еще пять часов провести в каком-нибудь закутке — в России-то, особенно при социализме, и не по столько сидеть, а чаще даже стоять приходилось человеку, которому не жилось спокойно в своей деревне.

Но не учла Софочка маминых чисто российских комплексов. Попросту не подумала о них. А мать, встав или сев где-нибудь, тут же начинала сомневаться — а можно ли здесь стоять, можно ли сидеть, не нарушает ли она этим каких-нибудь неписаных, но суровых законов свободного мира, ведь прежде-то она по нему всегда перемещалась под присмотром, в чем, оказывается, большое облегчение было советскому человеку.

Вдобавок в какой-то момент вдруг вспомнились Эльвире виденные в кино ужасы тюрем Юго-Восточной Азии, вдруг представила она себя по ошибке заключенной в сияющее чистотой узилище, что делало его куда страшней российских узилищ, также виденных в кино.

Но тут явилось ей знамение в виде того православного батюшки, с которым она летела от самой Москвы на одном самолете. Батюшка, удивительным образом напоминающий артиста Михаила Пуговкииа из «Двенадцати стульев», куда-то деловито шел по залу, и его никто даже не сопровождал. И Эльвира, не помня себя, кинулась навстречу, так что святой отец в испуге от нее отпрянул.

— Батюшка, простите ради Христа, но я тут совсем одна, мне так страшно, мне отчего-то ужасно страшно, а самолет в Австралию еще только… Да говорите ли вы по-русски, батюшка?!

— Вот как, — священник быстро оправился от неожиданного нападения незнакомки, сразу заговорил так, как и подобает говорить духовному наставнику, — значит, ты, дочь моя, тоже в Австралию… А куда конкретно, если не секрет?

— Какие могут быть секреты от священника, — радости Эльвиры в этот момент не было предела, и поп, заметив это, приосанился, — конкретно, в Перт. Это западное побережье…

— Знаю, знаю, — священник ласково, как умеют только православные батюшки, улыбнулся, может, их этому специально обучают в академиях, и они потом зачет сдают, — дело в том, что я сам проживаю в нашем славном Перте и там служу. Однако среди моих прихожанок я тебя, кажется, не видел. Хотя лицо вроде бы знакомое…

— Мы в одном самолете летели из России!

— Надолго к нам, дочь моя?

— Увы, не очень. Только на полгода. Дочка у меня там и внучек. Ну, и зять, разумеется… — Эльвире вдруг стало неловко — поп спросит про вероисповедание родственников, а они…

Нет, не спросил. Из деликатности, а скорее просто не счел нужным. Зато обратил внимание на другое.

— Почему «увы»? — батюшка слегка посуровел. — Это мы в Австралии — «увы», а вы — на Родине… Эх, не умеют нынче русские люди Родину любить, не умеют, мамона им важнее, в каждом бес сидит. Да впрочем, и в прежние времена… А ты, дочь моя, значит, православная…

— Разумеется, батюшка, а как же! — у Эльвиры вдруг мелькнула дерзкая мысль: а вы-то, мол, патриоты образцовые, чего в Россию не возвращаетесь учить нас Родину любить, так сказать, личным примером, а только поучаете из-за бугра? Но сказать такое вслух она, конечно, не посмела.

— Да, мы же не представились! Отец Федор — прошу любить и жаловать!

— Эльвира, — ужасно смутившись, поспешила ответить Эльвира, ведь она впервые в жизни знакомилась со священником — до сих пор в этом как-то даже надобности не было.

Смущение усугублялось еще и тем, что она сразу мысленно нарекла незнакомого батюшку этим именем, и оно вдруг совпало…

— Что ж, так мы и будем стоять? — видимо, священник решил вести себя и дальше без лишней чопорности. — Пойдем, я знаю здесь одно уютное местечко…

И он решительно двинулся первым, так что дама с баулом и «сумочкой» за ним едва поспевала. Но не мог же он взять себе ее поклажу, как и на «вы» перейти не мог. Сан есть сан, и ничего тут не поделаешь.

Они пришли в какую-то действительно уютную забегаловку, где Эльвира моментально ощутила зверский аппетит, поели чего-то, благо никакого поста в эти дни не было, выпили сладкого вина чисто символически, за знакомство, название вина Эльвира не запомнила, но это был точно не «кагор», а после до самого отлета они болтали о том, о сем в каком-то закутке под раскидистой пальмой — мало им на улице пальм, лучше бы березку или ту же «раскидистую клюкву» в горшок воткнули, была бы, как и подобает, экзотика…