Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия

— Перестань! — Голос Гарольда звучал резко.— Так делают все.

— А мне не нравится, как делают все.

— Тем хуже для тебя.— Гарольд пальцами содрал жир с копченой ветчины.— Потому что изменить мир невозможно.

— Рад это слышать.— За последние годы Гарольд, пожалуй, стал не менее прожорливым, чем сам Питер, и эта схожесть не только не располагала, но даже, пожалуй, еще больше отталкивала их друг от друга.— На мой взгляд, в общем и целом мир устраивает тебя таким, какой он есть. Клей на подъеме. Запад на закате. Чего тебе еще надо? — Гарольд не отвечал и налегал на индейку. Питер принялся за ветчину. Тут к ним присоединились две хорошенькие девушки — они хотели есть. В изысканно игривой манере Гарольд пустился подробно обсуждать китайскую кухню, сопровождая свои слова громким лающим смехом, от которого девушки, насытившись, убежали.

Гарольд сделал вид, будто они ему приглянулись.

— Родственницы Огдена Уотресса. Чертовски симпатичные мордашки, как по-твоему?

— О да,— ответил Питер. Его, как всегда, забавляли натужные усилия Гарольда показать, что он интересуется женским полом.— Но я предпочитаю хорошо поесть, ты это прекрасно знаешь. Признаться, мы оба чуточку напоминаем Юджина Пэлита, помнишь? В том фильме, где он объелся и умер...

— Это было с Гаем Кибби.— На какое-то мгновение в Гарольде проглянуло его прежнее «я», но оно было тут же вытеснено новым.— Странное дело,— продолжал он.— Как-то вечером мы были с Клеем в клубе «Салгрейв», он смотрит в танцевальный зал на девиц и вдруг спрашивает: «Со сколькими из них ты переспал?» «С двумя-тремя»,— отвечаю я ему, а он говорит: «А я переспал со всей этой проклятой оравой!»

— А где была Элизабет, когда он это сказал?

Гарольд с подозрением осматривал приправленный шафраном рис.

— Он говорил о прошлом.

— О настоящем, судя по тому, что мне приходится слышать. Как она с этим мирится? — Это был явно риторический вопрос, ибо терпимость Элизабет к многочисленным и беспорядочным связям Клея уже стала частью вашингтонского фольклора. Было известно даже, что при случае Элизабет сама подсаживает красивых девиц к мужу за обедом, как будто это косвенно приобщало ее к любовным усладам, от которых она была столь неприкрыто отлучена. В ее оценке Вашингтон почти поровну разделился на два лагеря: одни видели в ней женщину непреклонного характера, другие считали ее лишь необыкновенно умной, в лучшем случае — неамериканкой. Питер был склонен восхищаться тем, как она справляется с трудной ситуацией, но, в конце концов, она и Клей были скорее союзники, чем любовники, причем она нисколько не уступала ему в честолюбии.

Столовая начала заполняться людьми, которые, не в пример сбежавшим девицам, жаждали послушать Гарольда. Он их уважил. Пока Гарольд обсуждал текущие события, Питер вдруг сообразил, что Гарольд — всего-навсего актер, исполняющий роль применительно к обстоятельствам. С равным успехом Гарольд мог быть поэтом-неудачником и другом сына газетного магната, летописцем солдатской славы и мудрым советчиком народа, который должен приготовиться к последней битве между атомами света и атомами тьмы. Наконец-то раскусив Гарольда, Питер испытал облегчение: дружба, об утрате которой он раньше так горевал, на деле оказалась всего-навсего снятым с репертуара номером программы.

Питер предоставил Гарольда его слушателям и вышел в холл — как раз прибыла новая группа гостей. Не увидев среди них Дианы, он направился в гостиную. В эту минуту из библиотеки вышел Блэз. Словно по уговору, отец и сын решили не подавать друг другу руки. Вместо этого Питер указал на огромную яркую кляксу — картину, висевшую на стене напротив.

— Теперь тут большие перемены!

— Это чудовищно! — Хотя Блэз и состоял в политическом союзе с миссис Уотресс, он вовсе не собирался брать в придачу все ее причуды.— Слава богу, Фредерика ничего этого не видит.

— Как Клей? Он там? — Питер указал на дверь библиотеки.

— Да,— отец, казалось, был чем-то озабочен.— Мы смотрели его выступление по телевидению. Ты видел, что Айрин сделала с комнатой для игры в карты? Музей ужасов.

Догадавшись, что отец не хочет, чтобы он пошел в библиотеку, Питер сказал:

— Я уже несколько месяцев не видел Клея. Полагаю, что мне следовало бы повидаться с ним.— И он предоставил Блэза его обычной клиентуре, которая уже начала стекаться к нему.

Клей сидел у телевизора. Рядом с ним сидел Иниэс Дункан. Иниэс сказал:

— Я уже с утра в городе. Собирался позвонить тебе попозже.

Питер ответил, что все в порядке, не понимая, что делает Иниэс в стане врага.

Питер поздоровался с Клеем, и тот ответил ему мальчишеской улыбкой, никак не вязавшейся с серьезным лицом сенатора Клея Овербэри, смотревшим на них с экрана телевизора. Программа подходила к концу, уже перечислялись ее участники. В сером, неверном свете на экране Клей казался зрелым и преисполненным чувства ответственности, совсем не таким, каким он был теперь,— неожиданно юным, словно ему на все наплевать.

— Я там дважды чуть не сыпанулся,— сказал он, указывая на телевизор.— Им очень хотелось меня угробить. Вот бы ты порадовался! — За последнее время в манере Клея появилось нечто подкупающе новое: со своими заклятыми врагами он обращался с той же доверительной непринужденностью, что и с союзниками.

— Они не раскололи тебя на Маккарти? — спросил Питер так же непринужденно.— Ты поддержишь вотум недоверия?

— А меня нечего было и раскалывать. Я сказал, что я за порицание. Нет, они хотели поймать меня на другом...

Питер не преминул отметить изменение формулировки.

— Ты за порицание, а не за вотум недоверия?

— Это одно и то же.— Различие между формулировками, казалось, мало занимало Клея.

— Нет, неодно и то же. Как по-твоему, Иниэс? — Питер повернулся к своему другу и издателю.

— Мм... нет, конечно.— Иниэс мог как угодно вилять мыслью в своих рассуждениях, его ответные реакции могли быть как угодно превратны, но, когда дело касалось фактов, он был предельно точен.— Порицание в сенате — это нечто гораздо более мягкое, чем недоверие. В данном случае это уловка, дающая всем возможность выпутаться из затруднительного положения.

— А Клею хочется выпутаться.

Но Клей, казалось, не слышал. Он задумчиво глядел на свое изображение в телевизоре.

— Эти прожекторы — чистое убийство,— сказал он наконец.— Смотрите, как они подсвечивают меня снизу. Создается впечатление, будто у меня двойной подбородок.

— Наверное, какой-нибудь кинооператор из либералов.— Питер заметил, что там, где раньше висел портрет Бэрра, теперь красовался коллаж из газетных вырезок.

— Нет,— вдруг сказал Клей, выключая телевизор.— Мне ничто не грозит. Маккарти конец.— Он похлопал по телевизору.— И доконала его вот эта штука. Он плохо выглядит на экране, жалкий ублюдок, мне жаль его.