Марина Палей - Месторождение ветра

— Надо же! Никакого рака-то и не было! — говорил один ангел.

— Обыкновенный гнойник с голову ребенка! — вторил другой. — Эка невидаль!

Между ними невидимо возник некто Третий, который сказал: ловцам Истины с помощью вещного сачка я всегда буду подкладывать фальшивую карту. Вы, расщепители материи, вы называтели новых игрушек, вы и на йоту не приближаетесь к Истине, ибо усилия ваши устремлены в противоположном направлении. Не Истина важна вам, но ярлык. Назвав, вы тешитесь, что познали. Разобрав часики, вы думаете, что поняли механизм Времени. Вскрыв сердце, вы уверены, что вскрыли Причину, так как сердце для вас — мышечный орган отчетливо механистического устройства, а другое вам не открыто. Гнойник, говорите вы? Назовем так…

Никто Его не услышал.

Десять часов Он пристально следил за стыковкой Судьбы — и Земного Образа. Операция прошла успешно. Сорокалетней Раймонде Арнольдовне Рыбной в день католического Рождества, о котором никто не вспомнил, руками главного ангела и его ассистента, усвоивших все знания, накопленные человечеством, были вшиты в сердце два искусственных клапана американского производства, а еще один, ее собственный, основательно подправлен.

Оркестр грянул туш. К трапу подкатили длинную ковровую дорожку. Раймонда занесла ногу над верхней ступенькой…

— Гертруда Борисовна, — сказала в телефонную трубку старшая сестра отделения реанимации, — почему вы не приходите навестить свою дочь? У нас рядом с ней лежит менее тяжелая больная, а ее мать специально приехала из другого города, она здесь ночует!

— Так, может, ей ночевать больше негде, — бросила в сторону Гертруда Борисовна. — Не на вокзал же идти! — А в трубку пропела: — У меня моча сегодня шла цвета клубники со сливками.

Это было потом. А до того, очнувшись на каталке, Раймонда снова не догадалась, что в новой жизни ее снова не ждут.

Ангелы склонились над ней и нарочито громко задали свой материалистический вопрос:

— Раймонда Арнольдовна! — впиваясь в зрачок, они жиденько похлопали ее по щекам. — Скажите нам, пожалуйста, какое сегодня число?

Раймонде суждено было сказать исторические слова.

И она их сказала:

— Принесите… пожалуйста… косметичку…

Только тогда я поняла ее настоящее имя.

Ее триумф начался тогда же и длился долго. На второй день она села и сделала начес. На третий — потихоньку прошмыгнула в туалет. На четвертый день, точнее ночь, прогулялась к подружкам на отделение и курила на лестнице. На пятый день, излучая торжественность и благодать, полковник сказал, что он разрешает ей осторожно садиться на койке, держась крепко за вожжики. Раймонда великодушно изобразила все, что хотел от нее полковник.

Через некоторое время он взял ее под руку и замедленно-пышным шагом, словно караульный Кремля, повел длинным-длинным коридором прямехонько до лифта. Он красиво пропустил Монечку вперед, и они поднялись на отделение. Там, не успев присесть на койку, Монька взяла карандаш для бровей и намалякала мне записку: «Принеси пожалуйста твое бархотное платье, помаду втон, ниметский бюссгальтер, твои сапоги на коблуке, комбенацыю розовую, бусы или цэпочку». Слово «скорей» было, конечно, подчеркнуто дважды.

Ее демонстрировали на медицинских конференциях. Это было похоже на выступление факира с красивой ассистенткой. Факир вертел туда-сюда черные картинки рентгенологических обследований, разматывал белые ленты электрокардиограмм, выкликал магические числа анализов. «Где больная?» — начинали возбужденно кричать мужчины, сидящие в зале. (Там было больше мужчин, чем женщин, вообще много мужчин, и все они хотели видеть Раймонду). «Больная здесь?!» — кричали они.

И тогда факир делал жест рукой.

Ассистентка вставала и красиво скидывала бархатное платье.

Профессионально невосприимчивые эскулапы чувствовали себя немножко на стриптизе. Тело Раймонды было вызывающе не больничным. Даже если бы факир поместил ее в ящик, а потом распилил пополам, это было бы менее эффектно. Шов можно было обнаружить, только приподняв упругую грудь. Под занавес факир говорил, что дает гарантию на двадцать лет, а потом вошьет новые клапаны. Раймонда, под стать клапанам, улыбалась по-американски. А в зале между тем, о чем она не знала, побывали и врачи из больницы имени Нахимсона, те, что предлагали вскрытие (без предварительной стадии лечения). Короче говоря, справедливость торжествовала по всем направлениям.

…Гертруда Борисовна крепко села на телефон. Сначала она звонила знакомым:

— Мне будет плохо с сердцем! Мне и так достается — будь здоров! А что теперь будет — уже не знаю. Я в трамвае однажды видела женщину после такой операции! У нее в груди тикало, как часы! Громко! На весь вагон! Можете мне верить: тик-так!! тик-так!! Ой, мне стало плохо! Чувствую, сейчас упаду — и порядок! Пришлось вылезать!

Потом она звонила полковнику и говорила таковые слова:

— Она же выйдет из больницы и сразу… станет замуж выходить ! Я же ее знаю! А можно ли ей этим заниматься с ее сердцем?!

— Замужеством? — ехидно уточнял полковник. — Я подумаю.

Сознавая, что на первых порах ей придется перекантоваться у мамаши, и разумно предвидя известного рода трения, Раймонда перед выпиской еще раз зашмыгнула в кабинет полковника. Оттуда она вышла с листком, который бережно, на отлете, донесла до поста медсестры, там попросила папочку и листок в нее спрятала. Переступив порог мамашиной квартиры (та переехала на Манчестерскую), она, не раздеваясь, развязала папочку и протянула листок Гертруде Борисовне.

— Что это? Диета? — заквохтала тетка, поднесла листок к окну и, далеко отведя руку, прочла:

Выдана гр. Рыбной Р. А. в том, что 25.12.85 она перенесла операцию по частичному протезированию сердца. Выписана в удовлетворительном состоянии.

Рекомендована половая жизнь с учетом индивидуальной потребности.

Документ выдан для предъявления по месту требования.

Число, печать.

И Раймонда отправилась предъявлять документ по местам требования.

Сначала она вылетела в г. Ростов-на-Дону, где на белом-белом судне (ударение на первый слог!) ее ждал-поджидал белозубый капитан. Он устроил ужин с шампанским в ее честь! «Ты бы видела каюту: шик!» Сын поднес ей цветы!

Тем временем Третий Ангел вострубил, и люди услыхали: Чернобыль. И третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

А Раймонда плыла себе и плыла: по Дону-батюшке, по Волго-Дону, по Волге-матушке, по Волго-Балту, — и ее воды были сладки. Под сладкое тиканье часов забывался на ее груди капитан…