Юлий Крелин - Переливание сил

А сейчас Света сидит за столом. Читает. Чтобы не уснуть во время дежурства, она время от времени развлекается. Из своей короткой прически сейчас, например, она сотворила косички-хвостики. В стороны торчат. И сама она вся веселая, доброжелательная и очень милая с этими косичками.

Я люблю с ней работать. Когда она в моих палатах, я спокоен за всю работу. Кроме необходимых дел, кроме настоящей, нужной лечебной работы, надо еще соблюдать формальности. Я забываю назначать анализы каждые десять дней. Без нужды, а для порядка. Света следит сама и напоминает. Помогает голову разгружать от шлака. А иногда и нужную вещь подскажет. Плохо, когда сестра простой исполнитель чужой воли. А чаще всего это так. Почему-то сестер низводят до раздатчиков лекарств, укалывателей и подавальщиков инструментов. Им разрешено по инструкции только то, что можно сделать без всякого специального образования. Они и перестают рассуждать — не положено. Олег прав: нелеп в медицине старый военный принцип «не рассуждать» и «не положено». А вот со Светой хорошо работать. С ней и посоветоваться можно. Больных она знает. Если больная откажется от операции, пошлю Свету на переговоры. Она чудеса делает. Хорошо с ней работать. Сидит читает. Но я знаю — все в порядке. Это не от безделья. Больного тяжелого она не упустит и не оставит. Я знаю.

Правда, вот вчера вечером она отослала домой родственников одной больной. А ночью больная умерла.

— Почему ты не разрешила им остаться?

— А уже было десять часов. Дальше нельзя же было.

— Но больная-то умирающая!

— От них все равно не было никакой пользы. Они лишь суетились. Вносили излишнее беспокойство. Больной только вред.

— Какой же вред, когда больная все равно умирала?

— Мы ей делали все, что надо. А сквозь них даже не пробьешься к ней.

— Так нельзя, Света. Нельзя родственников отправлять домой, когда человек вот-вот умрет. Это просто негуманно.

— Главный врач категорически требует выполнения больничных правил. Ночевать в отделении родственникам нельзя.

Откуда у этой девочки такая жесткость? Может, даже жестокость?

— Нельзя все так регламентировать, Света. Живые люди — не винтики.

И все же Света молодец.

— Света, позови, пожалуйста, родственников в ординаторскую.

Муж худой, в отличие от сына. Глаза широкие, обеспокоенные и тревожные. Дочь спокойна, величава. Строга и серьезна.

— Ну, как вы решили? Надо начинать операцию. А ее готовить к наркозу.

— Нет, доктор. Так что согласия на операцию мы дать не можем. Сердце не выдержит.

— Но желчный пузырь уже не выдержал! Она же умрет!

— Нет, доктор. Нельзя ее оперировать — не выдержит. Сын скажет, что мать мне не дорога, вот я и дал согласие.

— Но как же можно так! Вы поймите! Желчь из пузыря разольется, по всему животу. Начнется желчный перитонит, воспаление брюшины. Брюшина по поверхности больше, чем кожа. Дальше ждать нельзя. Операция сейчас необходима. Грозит смерть.

— Нет, доктор. Вы ее не оперируйте. Завтра придет сын к вам, с ним поговорите.

— Завтра, если для нее будет завтра!

— Нет, доктор. Согласия на операцию мы не даем.

— Ну хорошо. Подумайте, в какое вы нас ставите положение! Если станет совсем плохо?

— Не надо, доктор, оперировать ее.

— Тогда, если вы понимаете всю меру ответственности, которую на себя берете, пойдемте и распишитесь в истории болезни, что категорически возражаете против операции. (Может, это на них подействует. Часто, когда мы начинаем просить расписку, и больные и родственники на это не решаются и начинают думать серьезно. Велик еще страх перед бумажкой. Но в конце концов о чем они думают? Какая-то нелепость! Вторая половина двадцатого века, а я на расписку рассчитываю.)

В дискуссию вступает дочь:

— А зачем давать расписку? Если вы будете ее оперировать и она умрет под ножом или от ножа (грамотно говорит), вам же все равно придется отвечать.

??!

(Ну и ну! Ничего себе гуси! Как же ее теперь оперировать?)

— Видите ли, я действительно отвечаю за ее жизнь. И если я настаиваю на операции, так это потому, что я отвечаю. Но отвечать надо за дело. А вы обрекаете на бездействие! Надо сделать все! И за действия свои отвечать. А просто ждать?! Чет или нечет? Выживет или не выживет? В конце концов, в первую очередь должна решать больная сама. Пойдемте к ней. Если она откажется, тогда другое дело. А вы распишитесь в отказе. Я сейчас сниму операционный халат и выйду к вам.

Снял халат.

Вымыл руки.

Вытер.

Дал две минуты им. Пусть придут в себя и подумают.

— Света, а где же ее родственники?

— А они ушли.

(Вот тебе и Света! Все равно, что упустить больного.)

— Пойдём в палату. Может, они там?

И в палате нет.

— Где же ваши родственники?

— А они сейчас попрощались и ушли.

— Как же нам с вами быть?

— Я не буду оперироваться. Не разрешили они. Да и я сама думаю: лежу я здесь, не лечите вы меня. Вы вот полечите как следует. А под нож я всегда успею.

— Останься, Света, здесь. Поговори с больной. Я пойду других оперировать.

А утром родственники увезли ее. Может, не доверяли нам, увезли в другую больницу?

1963 г.

Заместителю министра здравоохранения СССР по лечебной части...

По высшему разряду жалоба... Что же случилось? Я недавно эту больную видел. Не могу сказать, что операция была эффективна. Ноги болят. С этими косточками иногда бывает так. Но что же случилось? Вдруг жалоба взорвалась. Операции могут быть неудачны. Операции же! На живом человеке. Если б человек был машина. Заменить бы винтики иль шестеренки. А может, даже сделать капитальный ремонт. Что же случилось?

В сентябре 1962 года я обратилась к районному врачу по поводу изменений суставов стопы на почве поперечного плоскостопия и подагры.

Ей около шестидесяти лет. Большие пальцы на ногах загибались и даже заходили на вторые пальцы. С боков торчали косточки. Конечно, это больно. Если человеку за пятьдесят. И если думает об операции... Значит, больно. От хорошей жизни операции не хотят. Ни больные, ни врачи. Молодые часто делают для красоты. Как у нас говорится — «косметические показания к операции». Для красивых туфель. Пожилые? Вряд ли.

В поликлинике врач предложил мне прибегнуть к операции. По ее совету я обратилась к врачу-хирургу... (Идет мое гордое имя.)

— Доктор, вас вызывает какая-то женщина в посетительскую.

— Кто меня спрашивал?

— Я к вам с запиской от доктора Хлебиной.

«...Если можно, положите эту женщину и, если найдете нужным и возможным, сделайте ей операцию. Заранее благ...»

С этим доктором я работал в самом начале своей хирургической деятельности. Их поликлиника относилась к нашей больнице, и после моих операций больные попадали к ней под наблюдение.