Дмитрий Липскеров - Русское стаккато — британской матери

«Почему нельзя просто сыграть Прокофьева, безо всякого балета», — размышлял Роджер. А все потому, что Миша пытается удивить публику изысками, тогда как, наоборот, простоту являть надо. А где простота — там гениальность, а где гениальность — там нет Миши!

Костаки понравился сделанный им вывод, и он, густо отпив из чашки какао с пенками, откинулся на спинку стула…

Не прост Миша! Не прост!..

* * *

Роджер почти с младенчества осознал, что мать его некрасива и что он сам не милое дитя с обложки журнала «Child». Собственная внешность мальчика по первым годам мало интересовала, он лишь злился, когда, играя со сверстниками, слышал такое:

— А моя мама самая красивая…

— Нет, моя! — вступал в спор какой-нибудь ребенок.

— Моя! — утверждал третий.

— Моя мама — уродина! — говорил Роджер. — Она неуклюжая и часто разбивает на кухне чашки!

Такое заявление ставило сверстников в тупик. Мальчики и девочки не знали, как относиться к этому прыщавому, со скукоженной физиономией, то ли в герои его записать за то, что он так запросто может про маму свою сказать, то ли поругать его…

Второе обычно делали взрослые — чужие мамы и бабушки.

— Как же ты можешь так говорить о своей мамочке? — строго внушали соседки Роджеру и поглядывали на Лизбет, сидевшую здесь же, рядом с песочницей.

А она, мать, переполненная любовью к своему отпрыску, отвечала в оправдание, что ее ребенок четко определяет пространство и предметы вокруг себя.

— У моего мальчика нет иллюзий, и он хорошо отличает прекрасное от ужасного. И что из того, что к этому ужасному он причислил меня — свою мать? Ведь самое главное — любовь! — произносила Лизбет с какой-то особой интонацией в голосе. — Самое главное — мой мальчик меня любит!

Здесь все: и мамки, и бабки, а также няньки — соглашались.

— Любовь — это главное!

Роджер пока не знал, что такое любовь, но ему нравилось, что мать его защищает.

«Радость от чувства защищенности можно считать любовью», — решил он…

— Да-да, — соглашались все, вспоминая сказку про чудовище и красавицу. Какая душа была у чудища лесного чудесная, а облик прекрасный ему подарила любовь!

Общество умилялось от таких рассуждений, а про себя каждый думал, что все прекрасное в сказках, а какая девушка полюбит этого некрасивого мальчишку, когда он вырастет?..

Сообщество и Лизбет жалело. И за то, что с нею приключилось в детстве, и за то, что сама королева в ней участие принимала, а теперь не принимает. А самое главное — Лизбет толстела на глазах, от этого ее мучное лицо наливалось дрожащим тестом и глаз правый уходил в сторону, как у креветки. Кого она теперь привлечет такая?..

Сама Лизбет изменений в себе не замечала, так как не собиралась более своим цветением привлекать мужскую особь. Ей не приходило в голову посетить какой-либо модный магазин и купить новую вещь. Она преспокойно обходилась найденными в гардеробе вещами покойной матери. Ей даже это нравилось — чувствовалась преемственность.

Для своего сына она перешила братов костюм. Ей очень хотелось, чтобы дух погибшего брата немножечко перешел и к Роджеру.

С этого момента у Роджера стали потеть ладони, и штаны дяди первыми заблестели зеркальной поверхностью.

— А кто был мой дядя? — интересовался мальчик, перелистывая книгу из дедовской библиотеки.

— Твой дядя, — рассказывала Лизбет, — был прекрасным юношей.

— Где он сейчас?

— На небесах, — отвечала мать.

Роджер подходил к окну и долго смотрел в серое небо, пытаясь отыскать что-то.

— А где мой дед?

— Вероятно, тоже на небесах. Хотя… — здесь Лизбет запнулась.

— Гм… Никого там не видно…

— Просто мы живем в плохом климате, — оправдалась мать.

— У меня была и тетя?

— Евгения.

— Она тоже за облаками?

— Я так надеюсь.

Роджер вновь сел в кресло и раскрыл дедовскую книгу в том месте, где помещалась иллюстрация с подписью: «Сны разума порождают чудовищ».

— А где живут чудовища?

Лизбет, видя, какую книгу листает ребенок, ответила, что чудовища живут в человеческих фантазиях. Чем богаче фантазия, тем более ее заселяют чудовища!

Пожалуй, что на сей раз мать была права, так как Роджеру нередко снились кошмары, а наяву он частенько представлял себе монстров, которых и близко не найдешь в детских книжках.

— Ты тоже чудовище? — спросил мальчик у матери.

Лизбет расхохоталась, обняла сына, не замечая, как тот скорчил недовольную физиономию.

— Я — твоя мать, — ответила.

— А разве чудовище не может быть матерью?

Роджер вырвался из объятий, при этом книжка дернулась и иллюстрация порвалась надвое.

— Ух, уродина! — сказал он. — Я знаю, чудовища живут в аду. Так говорили в церкви. Значит, ад в моем мозге.

Лизбет не очень нравилось, что сын ругается. Вместе с тем она сочла его умозаключение интересным для семилетнего мальчика.

— Ты тоже попадешь в ад! — вдруг сказал Роджер и, испугавшись, заплакал. — Я не хочу, чтобы ты жила в моем мозгу! Попроси дядю, чтобы он взял тебя к себе на небеса!

— Если дядя возьмет меня к себе, с кем останешься ты?

Мальчик, размазывая слезу по щеке, разрешил матери побыть на земле еще немного, пока он вырастет, а потом непременно к родственникам за серые облака.

Лизбет широко улыбнулась и пообещала, что именно так все и будет.

— Только не ко мне в мозги! — взмолился Роджер.

Он отправился к себе в комнату, где с помощью скотча склеил картинку, еще несколько минут изучал иллюстрацию, потом закрыл книгу, сел за письменный стол и укрыл рукой голову от воображаемых чудовищ. Он тренировался на всякий случай, если с ним произойдет так же, как в книге…

Через некоторое время Роджер поинтересовался у матери, что та понимает под словом «смерть».

Лизбет ответила просто, как, собственно, и думала:

— Мы попадем либо в рай, либо в ад, смотря по делам нашим.

— Что за дела такие?

— Плохие и хорошие, — ответила мать. — На-ка, примерь, — и протянула сыну перелицованный пиджачок.

— Опять от умершего дяди Девида?

Лизбет почувствовала какой-то подвох в вопросе сына, но решила не отвечать на него.

— Примерь!

Роджер оделся.

— Значит, дядя Девид делал хорошие дела?

— Он был очень хорошим братом!

— А ты была ему хорошей сестрой?

— Думаю, да.

— А дедушка?..

Здесь мать не ответила сразу, а уставилась куда-то внутрь себя, вспоминая.

Отец Лизбет зашел к дочери в каюту, когда якорь «Титаника» прочно лежал на дне. Что-то в его взгляде встревожило девочку, но за рядом обычных вопросов, вроде: «Как дела?», «Не голодна ли?» и «Не хочется чего?» — она тревогу забыла.

Лежала в шортах на кровати. Ее немного тошнило от легкой качки, и отец, присев рядом, гладил дочь по ноге.