Ян Козак - Адам и Ева

Мы медленно поднимались к подножью Ржипа разъезженной полевой дорогой, которая тянулась невдалеке от длинной липовой аллеи. Здесь начинался отлогий склон, поросший травой, редкими кустами шиповника, терновником и цветущим боярышником. То там, то сям попадались старые одичалые черешни. Каждый шаг рождал воспоминания детства. Детские шалости и проказы…

Ева легонько сжала мне руку.

— О чем ты задумался? Скажи! — потребовала она и застала меня врасплох.

— Взгляни, этот дикий пустынный склон — роскошная, но бесполезная декорация! Ты не находишь, Ева? В такой-то местности! А ведь здесь можно было бы разбить сад. Как по-твоему? Сад у подножья горы Ржип… — Я пришел в восторг от своей неожиданной идеи… Она осенила меня во время прогулки с Евой!

— А не прихоть, не причуда ли это, Адам? Мне здешние кустарники по душе. Я люблю шиповник и боярышник. И акации тоже… Девчонкой я любила обсасывать их цветы… сердцевина у них такая сладкая… А цветущий шиповник… Зимой его красные плоды так трогательно выглядывают из-под снежных чепцов. Я любила дохнуть на них и смотреть, как подтаивает снег. Мне казалось, что шиповник роняет слезы. — Ева рассмеялась и в шутку заключила: — А тебе бы все только пересадить да окультурить!

Я чуть помолчал. Она говорила со мной так доверчиво, задушевно, будто исповедовалась.

Но идею свою я начал защищать. Причуда? Фантазия? Да ведь наш первый сад мы так вот и заложили… Ева снова пожала мне руку и задала несколько вопросов. На удивление конкретных… Ну да, конечно. Ведь она все понимает. Все-таки специалист. Потом задумалась.

— Я тебе не надоел? Извини, пожалуйста…

— Да нет, с чего ты взял!

Мое извинение смутило Еву, ее щеки полыхнули румянцем.

— Мне нравится, когда ты так воодушевляешься, — сказала она, понизив голос.

Как будто приласкала меня.

Мы поднялись на вершину Ржипа. Беловатая опоковая ротонда. Остановились возле нее. Да, да, это все та же часовенка. В свое время князь Собеслав повелел поставить ее в честь своей победы, он наголову разбил тогда войска немецкого князя Лотаря. Ротонда, конечно, еще романского стиля и напоминает сосочек на прекрасной округлой груди горы. Сказать или нет? Нет, лучше промолчу.

Я вел Еву дальше. Еле заметной, почти тайной тропкой, что вилась среди буйного кустарника, под раскидистыми, зазеленевшими уже буками, мы прошли к северному скалистому боку горы.

— Вот оно, это место.

Я обещал Еве показать мой с детства любимый уголок.

Отодвинулся, уступая ей дорогу: для двоих тропинка была чересчур узка.

Невольно вскрикнув, Ева обмерла:

— Какая красота!

Для нее это было полной неожиданностью. Лес вдруг обрывался… И открылось каменистое, до зубчатых скал обнаженное тело горы. Кроны буков, окружавших подножье Ржипа, виднелись глубоко под нами. Полуденный воздух был напоен густым ароматом леса, кустарника, прогретого мха и богородской травки, которая взобралась даже сюда, на замшелые базальтовые отроги.

Ева молча огляделась.

Она никогда не бывала здесь раньше. Пейзаж покорил ее сразу, она не могла налюбоваться видом, вширь и вдаль открывавшимся перед ней.

— Что за прелесть! — прошептала она.

Я следил за изменчивым выражением ее взволнованного лица. Когда она поворачивала голову, озираясь вокруг, свет, причудливо скользя, освещал скулы, щеки, губы. Пушистые и блестящие волосы — наверняка вымыты накануне — приятно пахли.

Я был счастлив, что Ева оказалась тут впервые вместе со мною. «Вот она, рядом, — твердил я себе. — Со мною, в моем с детства любимом уголке. Мы вместе, Ева!»

Интересно… Эти края были мне очень хорошо известны. Всякий раз, поднимаясь на Ржип, я непременно заглядывал сюда — полюбоваться видом окрестностей. Зелень озимых и едва опушившиеся яровые чередовались с теплой бурой землей, отведенной под свеклу, с темными сосновыми борами, курчавыми лесопосадками и орешником, с цветущим боярышником и зарослями одичавшей сирени. Кое-где отчетливо проглядывали межи совсем недавно распаханных частных наделов. Проступали островки деревень с их белыми домиками под красными крышами… А там, далеко-далеко, угадывались развалины Газмбурка и венец Чешских Средних гор с Милешовкой. За ними, уже у самого горизонта, темнел подернутый дымкой вал пограничных хребтов Крушногорья. До подробностей знакомая картина. И все же теперь она представлялась мне иной. Словно обрела новую, более богатую душу.

Ева все еще не проронила ни слова. Любопытно, о чем она думает?

Я подошел к ней. Она оперлась на мою руку — легко и непринужденно. На ее виске часто-часто билась жилка.

— Значит, сюда вот и привел свое племя праотец Чех, — медленно произнесла она. — Как говорится в сказанье о земле, текущей молоком и медом. Ах, здесь можно стоять и любоваться до бесконечности. Вот уж никогда бы не поверила. — Она сощурилась. — Представляю, как эти места выглядели в древности. Я люблю выдумывать… Дикая глушь, куда ни глянь — бесконечный девственный лес. И одинокая гора… О чем ты думаешь, Адам?

— Знаешь, эта гора была совершенно лысой. Как голый череп. Как холмы вокруг Лоун. Знаешь про них?

Ева удивленно посмотрела на меня.

— Нет, никогда не слышала. — Она покрутила головой. — Ах уж эти мне фантазии! — И весело рассмеялась своим раскованным счастливым смехом, журчавшим как чистый ручеек.

— А какой из этих камней твой, Адам? — вдруг живо вспомнила она.

По дороге я рассказывал ей об этом месте. О валуне, на который можно забраться и подставить вольному ветру лицо. Или наоборот — скрыться за его глухой спиной среди мха, богородской травки, то там, то сям проросшей стрелами ковыля.

Ева уже сидела на краешке валуна. Отыскала его сама и, верно угадав, подошла прямо к нему.

У меня захолонуло сердце. Разве это не символично?

Приблизившись, я обнял ее за плечи.

— Нет… погоди, — остановила она.

И незаметно высвободилась. Вдруг посерьезнела, плотно сжала губы.

Неприязненное движение плеч, сосредоточенное и замкнутое выражение ее лица поразили меня.

Неужели все повторится сначала? И она убежит? Снова бегство? Нет, тревога была напрасной. Поджав ноги, Ева обхватила руками колени. Как-то почти робко улыбнулась и вдруг снова отвернула лицо, еще более напряженное, чем прежде, и ушла в себя. Что-то терзало ее… К чему она готовилась, на что решалась?

В небе звонко заливались жаворонки. Над полем их висело великое множество.

Мгновения уносились прочь. Наконец я услышал голос Евы. Глухой… словно она разговаривала сама с собою.

— Адам… Все это я вижу впервые… Мой прежний муж…

Она заколебалась, голос дрогнул. Но потом, набравшись смелости, продолжала:

— Мы с ним собирались побывать здесь, но так и не собрались. Я вышла замуж рано, ждала ребенка. Когда почувствовала, что буду матерью, не знала еще… Не знала, что у него в это же время родился ребенок от другой женщины. Он мне в этом не признался, рассказали чужие люди. Он обманул и меня, и ту, другую… Я была молодая, глупая и позволила себя уговорить. Он, дескать, боялся меня потерять… Мы поженились, и мне показалось, что я буду счастлива… Но он все чаще и чаще пропадал из дому и проводил время где-то на стороне. Инженер-строитель. В командировках научился пить. Иногда возвращался пьяный домой. Дома начались ссоры. Часто он кидался на меня с кулаками… Бывали такие минуты, когда и я готова была убить его. Но уйти не рискнула… Нет, не потому, что я покорная. Когда надо, я умею защищаться как львица… Это из-за Томека… Чтоб у него был отец… Я все надеялась… И вот в какой-то поездке он завел себе еще одну женщину. Мне рассказали, что он живет с ней. Вот тут уж я собралась и ушла.