Ян Козак - Адам и Ева

Вместе с ним мы ловили тритонов и головастиков в Чепельском омуте. Однажды вышел у нас такой случай. (В то время наша улица опять — который раз — шла войной на Пршемысловую.) Возвращаюсь я из школы и вдруг слышу — выстрелы: это роудницкие господа охотятся на куропаток. Не мешкая, я тут же двинул за ними. И мне повезло. Из-под ног охотников как раз выпорхнула стая вспугнутых птиц. Одна была ранена; отделившись от товарок, она стремительно взмыла ввысь, но тут же стала снижаться. Как парашют. Проследив за ее падением, я заметил место — край поля, недалекий куст, груда камней… Только схватил птицу и вдруг чую — собачий лай. Это адвокат Брожовский пустил пса за добычей. Я слышал, как он чертыхался, не найдя на стерне своей куропатки. И как припустил по моему следу.

И тут на дороге затарахтела тележка. Лойза вез ботву — несколько охапок. Завидев меня, угрожающе поднял хлыст, но тут показался Брожовский… В мгновенье ока куропатку забросали ботвой, и телега покатила дальше к большаку. Запыхавшийся Брожовский догнал нас. Разбрехавшийся пес обнюхивал меня, наскакивая со всех сторон. А Лойза изображал удивление. Словно он здесь вовсе ни при чем. В полном молчании мы доехали до самого моста. Тут Лойза, настороженно оглядевшись — ведь он въезжал на вражескую территорию, — сухо сказал: «Забирай и уматывай побыстрее». Он не хотел, чтоб его заподозрили в сотрудничестве с неприятелем.

Это воспоминание доставило мне удовольствие. Я несколько приободрился… Но более всего меня обнадежила веселая, дружеская улыбка, радостное удивление Лойзы в первый момент встречи. Может, потому, что виделись мы редко. А ведь он не отличался мягкостью, твердый был орешек. Всегда знал, чего хочет. Наверное, это нас и сближало.

Время шло. Мне уже подумалось, что Лойза про все забыл, но тут секретарша пригласила нас войти.

— И на сегодня хватит. Довольно. Сегодня меня больше ни для кого нет, слышишь, Гелена. Только вечером собрание в Рачиневесе.

Усадив меня с Олдржихом за журнальный столик, он подсел к нам. Некоторое время устало, но добродушно оглядывал нас, а потом спросил:

— Ну, что скажешь? Давненько я тебя не видел. Что у тебя за просьба? Неудача какая на опытных участках? Давай выкладывай.

Понукать меня не пришлось, и я вывалил ему все как есть. Ничего не утаивая. Пересказал весь наш разговор с Паточкой.

— Ты бы слышал, как он приказывал: «Держись за весла, а к рулю рук не тяни». Что ты обо всем об этом думаешь? Ты, первый секретарь райкома?

Он слушал меня внимательно, но без особого удовольствия. Ему явно что-то не понравилось. Интересно, что — мой рассказ или Паточка?

Лойза молчал, испытующе на меня поглядывая. В его маленьких, утомленных глазах играла усмешка.

— Да, кое в чем он того… — проговорил Ситарж, в раздумье пожав плечами. — Но в одном ты к нему несправедлив. Тебе ли не знать наших земледельцев? Они хоть и объединились в кооперативы, но от своих уловочек пока не отказались. Мы-то с тобой их хорошо знаем. А теперь попробуй, позволь им хозяйствовать без плана. Кто тогда будет свеклу сажать? А с ней возни много… Крестьянину лучше пшеницу посеять и подождать, когда собирать урожай механизаторы комбайны пришлют. Дать крестьянам в таком деле волю — я бы посмотрел, что из этого выйдет! Поэтому нам и приходится рассылать предписания, что каждому кооперативу и госхозу растить и что собирать. И конечно… Паточка обязан обеспечить выполнение планов. А это — мука мученическая, вот он и держит вас в ежовых рукавицах. Может, где и перегибает…

Лойза усмехнулся. И вдруг, хитро улыбнувшись, спросил, отчего я все-таки не смирился — ведь жизнь была бы и спокойней, и удобней.

— Это мы уже слышали, — отмахнулся я. — Только и твердят: «И чего тебе неймется, дурачина, топал бы, как другие, по проторенной дорожке да кланялся всякому кусту, на этом ведь порядок держится. Какой смысл спорить с учреждением? К чему подставлять себя под удар? Да если им захочется, они тебя на любом слове подловят…» Вот и выходит, что выгоднее жизнь всяческими предписаниями и приказами выхолащивать, бычков волами делать. Набросишь хомут на шею — и тяни! Только после такой работы и хлеб есть на захочешь.

Во время этого моего выступления Олдржих сидел как заяц под кустом. Не шевельнулся даже — боялся выдать, что у него по жилам бежит живая кровь.

— Разговорился, нечего сказать! — вздохнул Ситарж, все еще не сводя с меня глаз.

В памяти моей всплыл один свеженький анекдот, и я тут же его выдал. Одного директора спросили, какая у него на заводе за минувший год экономия. «Мильон», — ответит тот. «А на чем сэкономил?» — «На рацпредложениях: ни одного не принял и, стало быть, премий не платил».

Лойза рассмеялся.

— Бывает, мешает и то, и другое. Но вернемся к делу. Эти твои персики… ты, видать, хочешь рискнуть…

— Не останавливаться же на полпути! — воскликнул я. — Уже не один годок в эти игры с персиками играю. И как раз теперь напал на новый путь. Весьма перспективный.

— В самом деле? — Он слегка наклонил голову. — Я тут плохо разбираюсь… А ты специалист. На чем основывается надежда на успех?

— На совершенно новом методе высадки, если говорить кратко.

— Пожалуй, даже слишком кратко. А этот твой новый метод — он что, гарантирует успех? — спросил Ситарж.

— Гарантирует? — протянул я, уставясь на него пристальным взглядом. — Не люблю громких слов. Можно сказать, путь намечен верный, а что касается…

— Прости, — прервал он меня. — Я хотел сказать — можно ли нам надеяться. Ну и как же, действительно есть надежда?

— Это уже лучше, — усмехнулся я. — Отдельные деревца выдержали даже нынешние арктические холода, в то время как рядом с ними более устойчивые из косточковых погибли. Я понял почему. Но надо проверить. Точнее — убедиться и учесть при дальнейшей работе.

— Это уже кое-что. — Ситарж кивнул.

— Разумеется, померзнуть они могут, — рассуждал я дальше. — При определенных условиях. Иногда, если выдаются суровые зимы, персики вымерзают и в Италии, и в Греции, и в Испании. На их место всегда высаживают новые. И это окупается.

— Сколько земли ты просишь? — спросил секретарь. — Сколько нужно?

— Два гектара. Для начала. Два гектара на северном склоне. Один участок мы взяли в прошлом году у частновладельца. Запущенный пустынный откос, всего несколько одичавших груш и слив. Этот участок и определили под персиковый сад, для посадки все уже подготовлено. Пятьсот саженцев на один гектар.

— А расходы?

— Расходы по смете, она уже утверждена! Девятнадцать тысяч на гектар посадок. Через пять лет сад начнет плодоносить в полную силу, и, если судить по опытным деревцам, которые уже давали плоды, мы могли бы рассчитывать на триста центнеров с гектара. Но пусть даже уродится сто двадцать центнеров. При закупочной цене семь крон за килограмм мы выручим восемьдесят четыре тысячи. Даже при таком урожае расходы были бы возмещены с лихвой за один год — причем в четырехкратном размере. Это куда рентабельнее, чем тем же способом выращенные яблони. И сам факт акклиматизации персиков означал бы переворот в плодоводстве.