Юрий Хвалев - Скульптура

Кружась вокруг новодельной скульптуры, в темпе старых ходиков, учитель, словно чеканил время. Секунды копились, тяжелели и, принимая вид минут, опадали, словно спелые семена, в тишину, скованную ромбоидом средневекового замка. Лучи заходящего солнца бесстыдно глазели на обнажённую скульптуру, выставляя не в лучшем свете её холодные полутона. Пройдя ещё круг, учитель остановился и, сфокусировав взор на приемлемом положении, прикоснулся к ней. Ученик, который с замиранием сердца трепетал в стороне, глубоко вздохнул.

— Нет! Никуда не годиться! — сталкивая скульптуру с постамента, бросил учитель. — Она холодная как лёд.

Почувствовав, что сейчас последует удар, мембрана тишины, не давая застичь себя врасплох, скрылась в кубатуре пустых залов. Возможно, поэтому скульптура упала тихо и не разбилась, а лишь покрылась паутиной многочисленных трещин.

— Лазарь?! — крикнул учитель. — Ты всё понял?

— Да, — отдавая поклон, сказал ученик.

— К завтрашнему дню сотворишь новую скульптуру.

— Но я не успею. Натурщицы ко мне пристают, принимают вызывающие позы.

— Ты много стал говорить, — присаживаясь в кресло, бросил учитель. — Подойди.

— Тридцать слов в день, разве это много? — немного подойдя ближе, спросил ученик.

— Если новая скульптура окажется такой же холодной, ты перестанешь говорить вовсе.

— Но тогда я не смогу молится…

— Заказчик уже внёс плату, ты должен постараться. Возьми натурщицу не с улицы Мелочи, а дороже, с улицы Терпимости. Если сделка состоится, ты сможешь говорить больше.

— Но на этой улице шныряют разбойники и пугают страшными рожами, от них теряешь реальность.

— А ты возьми моего коня, сядь задом наперёд и смотри не в настоящее, а в прошедшее время.

Установленный лимит слов был израсходован и Лазарь, в знак согласия, кивнул онемевшим взглядом, и замер. Учитель взглядом смерил рост ученика, заодно обратил внимание на вес.

«Он явно прибавил в весе, — подумал учитель, — мало работает, поэтому и толстеет. Есть повод затянуть ему потуже поясок. Хотя он и так мало ест. Хорошо, посмотрю, что будет завтра. Если завтра она получится такая же холодная, я просто перестану его кормить».

Пока учитель тренировал извилины парой пустяков, пустоту парадного зала (как мы помним, тишина спряталась) заполнила майская ночь. Не решаясь уйти, Лазарь продолжал стоять, как новодельная скульптура. Тело начинало каменеть, только в глазах не прекращался реальный процесс изучения мира. В распахнутом окне, на носовом платке неба, толкалась стайка звёзд, намереваясь построиться в характерную фигуру известную астрономам. Одна из звёзд, возможно, самая нестойкая, оказалась лишней. Долго сопротивляясь, она пыталась хоть чем-то зацепиться за небо. В конце концов, обессилила и упала, показав дальним сородичам огнеопасный хвост.

От яркой вспышки Лазарь моргнул; глазное яблоко, одно и второе, почти одновременно, налилось огнём; он моргнул ещё раз. Огонь потихоньку угасал и, наконец, угас. Лишь два мелких червячка в области зрачка на мгновенье показали огненные головки-бусинки, и чтобы не быть пойманными быстро юркнули туда, откуда появились.

Учитель очнулся. Всё это время, когда минуты копились, преобразовываясь в час, он, кажется, спал. Непозволительная роскошь, когда столько дел; он уже хотел себя пристыдить. Многие из его свиты уснут, так и не получив нагоняй.

Показался старый слуга. Светом золотого канделябра он безжалостно прожигал темноту; за ним, след в след, тянулась вереница теней.

— А это ты старый отравитель воздуха. Опять проспал?!

— Нет, учитель. Я ждал, когда упадет первая звезда, чтобы прикурить.

— Ну-ка иди сюда. Я тебя дам прикурить.

Слуга поставил канделябр на стол и подошёл к учителю.

— Я тебя предупреждал, чтобы ты обуздал свои тени?

— Да, учитель.

— Вот почему, у меня одна тень, хотя я из знатного рода, а у тебя целых три?

— Возможно от предсмертного возраста.

— Врешь! Две тени не твои, а твоих друзей: повара и землекопа. Ты же знаешь, что я их терпеть не мог. Повар отвратительно готовил, а землекоп пытался докопаться до моих мыслей.

— Да я знаю, но они умерли, а тени просто забыли прописать на том свете. Сначала умер повар, его закопал землекоп, а потом умер землекоп, и его выбросили в море. А ведь они просили, чтобы их похоронили вместе.

— Вместе с тобой?

— Да.

— Ну, нет, даже не мечтай. Тем более землекоп давно уплыл, а повар нафарширован червями.

Учитель взял со стола канделябр и подошёл к слуге. Слуга поклонился. Направив свечи в самую сердцевину, учитель, ухмыляясь, кинулся к землекопу. Тень заплясала в жутком танце, превращаясь в обыкновенное очертание неодушевлённого предмета. Когда с землекопом было покончено, учитель расправился с поваром. Тень повара, как нестранно, не испугалась огня, она замкнулась в себя, образовав правильный круг, и выпрыгнула через окно в ночь. Почувствовав приближения огня, тень слуги задрожала, как осиновый листок.

— Учитель, простите меня! — взмолился слуга.

— Хорошо, — сказал Учитель, — но если ты ещё раз приведёшь этот сброд. Я подпалю и твою тень. Пошёл вон!

Слуга удалился. Лазарь, скованный оковами страха, боялся пошевельнуться.

«Что же будет со мной, если я не удовлетворю его амбиций, — размышлял Лазарь. — Уж лучше сгореть самому и отмучиться, чем он будет издеваться над тенью».

Лазарь взглянул на свою тень, та одобрительно кивнула.

— Лазарь ты ещё здесь?! — закричал учитель.

Лазарь молчал.

— Говори, чёртов молчун!

— Я не решался уйти, без денег, — растягивая слова, вымолвил Лазарь.

— Возьмёшь как всегда в долг.

— А на дорогу?

— Ты же будешь заходить к покупателю снов?

— Буду.

— Вот и оплатишь проезд своим сном. Пошёл вон!

Лазарь достиг зрелого возраста, возможно, поэтому к нему всё чаще являлись сны с нескрываемым эротизмом. Манекенщицы купленные для скульптурных поз имели вид полный, мелкий и нечистоплотный, с вызывающей развязностью. Если бы Буонарроти мог наблюдать их, то, несомненно, высек бы эти толстые зады, а камень с души, который с облечением пал, привязал бы на шею и поскорей от стыда в пучину.

Сохраняя верность христианской вере и, избегая разврата, Лазарь просто-напросто сбывал сны любителю острых ощущений. А когда тот временами лечился, изгоняя из себя подхваченную во сне заразу, Лазарю ничего не оставалось, как на ночь глядя, нашпиговывать мысли всякой всячиной. Обычно к месту годились такие вещи как: глубина звёздного неба, щебетанье птиц, баллада бродячего артиста. Таким образом, он не давал разгуляться приходящим снам; места в голове оставалось в обрез и снам приходилось вить гнёзда в другом месте, у других мальчиков.