Михаил Бару - Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

Спустимся, однако, с расшитых золотом небес на нашу не расшитую золотыми цветами землю. Десять лет назад, в преддверии полувекового юбилея человека с одинаковыми именем и отчеством, решило губернское начальство подарить ему это удивительное панно, но… вдруг присмотрелось к нему повнимательнее и обомлело от ужаса. Даже от ужаса-ужаса. Пушкин катил из Москвы в Петербург!

«Ну и? – скажет неискушенный читатель. – В чем, собственно, если не ужас-ужас, то хотя бы ужас?»

Ужас-ужас в том, что направление из Москвы в Петербург могло стать как бы намеком как бы на возвращение как бы домой самого… Порулил, мол, пора и честь… Да за такую честь губернское начальство могли не только вычесть, но и поделить на ноль, невзирая ни на какие правила арифметики! Начальство утерло холодный пот со лба поменяло мокрые штаныи приказало срочно изготовить новое панно, на котором кареты катили бы не слева направо – из Москвы в Петербург, а справа налево – из Петербурга в Москву. И название не забыть поменять на радищевское! Четыре мастерицы вздохнули, взяли в руки четыресорок четыре иглы…

Кабы я был редактор многотомной истории российского холуйства, то непременно втиснул бы в один из томов фотографии этих панно. Как раз между историями о солдатах, красящих пожухлую осеннюю траву в изумрудно-зеленый цвет, и дорожных рабочих, кладущих асфальт аккурат перед проездом машины императора. Впрочем, эти панно хорошо бы смотрелись и после главы о подарках лучшему другу физкультурников.

Кстати, о лучшем друге. На его портрет, вышитый одной из сотрудниц фабрики, я поначалу и внимания не обратил. Теперь можно какой угодно портрет где угодно повесить и ничего тебе за это не будет. Портрет как портрет. Я таких портретов в провинциальных музеях видел множество. Оказалось, что таких, да не таких. Вышила лучшего друга физкультурников эта верующая в него женщина в сорок седьмом году тайно, в порыве страсти. И всю свою жизнь прятала портрет у себя дома. Сначала потому, что вышила его без разрешения соответствующих органов, точно иконописец без благословения, после – потому, что, как выяснилось, лучший друг погубил столько физкультурников… а затем – потому, что привыкла его прятать. Наконец не выдержала и сдала портрет в музей. Представляю себе, как она вернулась в тот день домой из музея, опустошенная своим поступком, обвела взглядом стены комнаты в коммунальной квартире и вдруг поняла, что у нее не осталось на память от Сталина даже светлого пятна на обоях – только старое крепдешиновое платье, в которое она заворачивала портрет, прежде чем упрятать его в пыльный фанерный чемодан под кроватью.

Рядом с партизанским портретом генералиссимуса висит на стене огромное знамя красного бархата, на котором вышито: «Торжокская золотошвейная фабрика имени 8 марта», – а под знаменем стоят валторны, трубы и барабан единственного на всю Россию женского духового оркестра. Торжокский женский духовой оркестр золотошвеек мог порвать шаблон кому угодно. Как Тузик грелку. На всех демонстрациях они шли первыми и виртуозно вышивали такие мелодии… Они играли даже в городском саду, где, как известно, еще указом Ивана Грозного предписано играть только оркестрам усатых пожарных в сверкающих медных касках.

Справедливости ради надо сказать, что не одними произведениями искусства и подарками большим начальникам живы торжокские золотошвеи. Есть и у них то, что называется куском хлеба – погоны, звезды и эмблемы. Понятное дело, что лейтенантам с капитанами звездочки на погонах никто золотой канителью не вышивает – как их потом вместе с погонами в стакан с водкой засунешь при обмывании, а вот генеральские звезды…

Генеральских звезд у нас теперь столько, что хватит заполнить небо хоть бы и в столичном планетарии. Впрочем, звезды они и в Африке звезды. Ничего в них интересного нет. Другое дело эмблемы. Каждый начальник, приняв командование над вверенным ему родом войск, норовит внести свой вклад в развитие отечественной геральдики. Взять, к примеру, таможенную полицию. Давным-давно, еще во времена первого и последнего президента Советского Союза, заказали они себе сто пятьсот комплектов нашивок с эмблемами своей службы. Эмблему себе придумали вроде медицинской – змея с раскрытой пастью над открытым карманом. То ли карман на эмблеме получился слишком мал, то ли вышили его не золотыми, как было уговорено, а серебряными нитями, то ли решили поменять эмблему, то ли начальство у них сменилось, наполнив свой карман, но так и остались эти погоны на складах фабрики. Теперь их выдают посетителям в качестве билетов. Или это были эмблемы не таможенной, а налоговой полиции… Или не эмблемы…

И последнее о золотошвейках. Кукольный театр «Петрушка» при историко-этнографическом музее Торжка показывает для детей красочные, точно вышитые, спектакли в таких же красочных волшебных комнатах, затканных нитяной паутиной, уставленных старинными сундуками и диванами. В комнаты эти ведут необычайной красоты двери, расписанные руководителем театра, бывшей золотошвейкой… На самом деле я о другом. Просто не знаю, с чего начать… Короче говоря, кроме детских спектаклей театр ставит взрослые. Действующие лица там те же самые, что и в детских спектаклях, но действуют у них, как я понял, не только лица. Ну и слова соответствующие вроде «без хорошей жены опускаются штаны». Цены вполне умеренные. По восемьдесят рублей с носа. Приводишь с собою не меньше девяти друзей. Или платишь восемьсот рублей и смотришь сам с собою это кукольное порно. Нет, это все… бесспорно современно. Да и Петрушка, как известно, тот еще охальник. К тому же, надо зарабатывать, надо зарабатывать, надо зарабатывать… Нет, это все ханжество. Дремучее. Побывай, к примеру, проездом через Торжок, на таком представлении Пушкин – хохотал бы до слез. Уж он-то точно был не ханжа. Про Анну Петровну Керн такое писал в письме к Соболевскому… Ее, кстати, похоронили в окрестностях Торжка. Умерла она в Москве, но похоронить себя завещала в деревне Прямухино, рядом с могилой мужа. Это, без малого, сорок верст от Торжка. В город ее свинцовый гроб довезли и повезли дальше, но пошли проливные осенние дожди, и проселочную дорогу размыло. Так и похоронили на придорожном сельском погосте у деревни Прутня.

Экскурсоводы говорят, что к ее могиле ходят просить вечной любви. Признаться, всем этим россказням экскурсоводов веры мало. Что за вздор, ей-богу. Вы лучше прочтите предмету вашей страсти хотя бы раз «Я помню чудное мгновенье…», а потом каждый год повторяйте это в течение хотя бы десяти, а лучше двадцати лет – и вечная любовь вам обеспечена. Если вы, конечно, и сами собираетесь любить вечно.