Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

По-настоящему я, оказывается, родился 23 февраля, хотя в свидетельстве о рождении значилась совсем другая дата — 30 января. Я долго не мог понять, почему в одном документе одна дата рождения, в другом — другая. Только сейчас я знаю, что при усыновлении разрешается ребенку менять не только фамилию, имя и отчество, но и дату рождения, и место рождения. Это и называется тайна усыновления. Слава богу, что мои усыновители выбрали для меня 30 января, а не 29 февраля. Они запросто могли бы со мной проделать такую шутку, чтобы не разоряться мне на день рождения ежегодно, а раз в четыре года — дешево и сердито — сплошная экономия.

В день моего настоящего рождения мне хотелось чего-то необычного, но чего конкретно — я не знал.

— Валерка, — я повернулся к Комару, — хочу обесцветить волосы, как у тебя, — с хрипотцой произнес я.

— О, как глубоко все зашло, — Комар с прищуром посмотрел на меня и оживленно поднялся с дивана. — В принципе, твоя идея мне по душе.

— Пентагон мне этого не простит!

— Забей на него, — насмешливо хмыкнул Валерка. — Если с тобой не будет разговаривать Буек или Цыплакова, для тебя это будет трагедия?

— Да нет, — безмятежно пожал я плечами. — Это я преспокойно переживу.

— Вот ты уже произнес нечто умное, — Валерка улыбнулся.

— Не дави на меня, — возмутился я напору Комара. — Пойми, я жил другой жизнью. Мне пока непривычно и страшно жить, как живешь ты, — мой голос звучал надтреснуто и напряженно.

— Конечно! — ехидно воскликнул Комар. — Ты живешь по принципу “надо”, а я — “хочу”. Тихий, жить, как они, могут все, а как я — единицы. Не хер так просто пол топтать. Живи так, как тебе нравится. Будь всегда самим собой. Живи свободно, пусть остальные тебе завидуют, потому что ты сильнее их.

Мне, по правде говоря, было страшновато кардинально менять свой имидж, но проснулся такой дух авантюризма, что дыхание захватывало. Было решено Пентагону дать с утра от нас отдохнуть. Сначала мы пошли к Валеркиному знакомому парикмахеру домой. Им оказался молодой пацан с серьгой в ухе. Когда он спросил, что делать с моим париком, я пожал плечами.

— Сделай так, — вмешался Комар, — чтобы не стыдно было пойти на дискотеку. У нас в Пентагоне сегодня праздник для пацанов, — весело просветил он своего знакомого.

Через два часа у меня были обесцвеченные гидропиритом волосы и умопомрачительный выщип на голове.

— Класс! — восторженно воскликнул Комар.

— А ты думал, — довольно засмеялся парикмахер. — Делаем не хуже, чем в лучших домах Лондона и Парижа, и дорого не берем.

Мы по-свойски попрощались, Валерка отвел знакомого в сторону, они о чем-то пошептались и, довольные, расстались.

— Теперь на рынок! — скомандовал Комар.

Мы купили мне уматную рубашку, кроссовки и по мелочи. Конечно, я был доволен обновками, но внутри меня мучил вопрос, на какие шиши все это куплено. Я не удержался и напрямик спросил об этом Комара.

— На днях была неплохая подработка.

— В Санта-Барбаре?!

— Какое это имеет значение? — вспылил Комар, улыбка его увяла.

— Прямое, — психанул я. — Тебя в нашем Пентагоне считают голубым!

Я видел, как Валерка напрягся, побледнел.

— Тебя это волнует?! — голос Комара был холоден как лед.

— Мне глубоко наплевать, кто ты, — выкрикнул я. — Главное, будь собой.

— Ты это серьезно?! — не поверил Комар.

— Как никогда в жизни, — клятвенно заверил я.

— Я не голубой, — заговорил сдавленным от охвативших чувств голосом Валерка, — хотя есть вещи, за которые мне стыдно. — Он некоторое время молчал, прежде чем продолжить. — Был период, когда я с одним пацаном, его звали Гриней, бомжевал, это когда матери не стало.

В голубых глазах Комара горел огонь, какого я еще никогда не видел. Было видно, что воспоминания даются ему с трудом, тем более не совсем приятные воспоминания, но ему захотелось со мною ими поделиться. Значит, я ему уже был не чужим человеком.

— Гришка промышлял на местной плешке, — лицо Комара передернулось, как от оскомины. — Я занимался мелким воровством. Как-то раз, — лицо Валерки нахмурилось, — мы сели в одну машину и покатили за город, к одному придурку на дачу. На полдороге поняли, что дело нечисто, я чуть не помер тогда от страха, но выпрыгнуть из автомобиля струсил. Жить захотел, — совсем тихо выдавил Валерка. Он замолчал, чтобы перевести дыхание. — Когда приехали, нас затолкали в подвал, пьяные мужики стали приставать ко мне, какая со мной тогда была истерика, — казалось, что эти слова копились в нем много лет, и все эти годы он хотел их выкрикнуть, но сдерживался и только теперь позволил себе выплеснуть их наружу. — Меня до сих пор колотит, когда я вспоминаю ту поездку за город, — Комар поднялся и подошел к окну, отбросил тюль, молча вглядываясь в улицу.

Подсознательно я понимал его состояние, ему не удалось исторгнуть из себя прошлое. Может, потому, что воспоминания не освобождали Валерку от минувшего, как и меня. В этом мы с ним были братьями-близнецами. Каждый из нас держал в душе по булыжнику, каждый из нас чувствовал себя грязным. У каждого из нас есть свой ад. Одни с ним смиряются, другие сражаются, третьи делают вид, что им все фиолетово. Все зависит от человека.

Вечером мы были готовы покорять Пентагон. Валерка побрызгал меня фирменной туалетной водой, потом попшикал еще чем-то под мышками, дал какую-то пасту пожевать, чтобы изо рта приятно пахло.

— Ну, что, — критически осмотрев и меня, и себя, задумчиво произнес Валерка. — Борцы за кубинскую революцию сказали бы, что мы с тобой готовы к выходу в свет?

— При чем тут кубинская революция?

Комар пожал плечами.

— Просто к слову сказал.

В половине восьмого вечера мы уже были в вестибюле школы. На дискотеку народу в актовом зале набилось полная коробочка, яблоку негде было упасть. На фоне однородной массы мы с Комаром выделялись, но пялились все почему-то на меня. На танцах мы оторвались по полной программе. Даже когда ко мне подошел Буек и сказал, что есть разговор, я его просто послал в гудочек. “Хорошо, Тихий! Поговорим позже”, — процедил он сквозь зубы. Я понимал, что после дискотеки нас ожидает разборка, но мне было не до нее. У меня было прекрасное настроение, мне хотелось танцевать, и никакой Буек не мог его мне испортить. Объявили вальс, все засуетились. В Пентагоне всех учили вальсу. Говорили, что это бзик старой директрисы, будто она сказала, что каждый уважающий себя молодой человек и каждая девушка должны уметь танцевать в своей жизни хотя бы один танец. И раз в неделю школа погружалась в изучение вальса, и на дискотеках обязательно его раза три прокручивали. Парни стали приглашать девчонок. Я позвал Ирку, но она отказала, когда отказала Наташка, до меня дошло: мне объявлен бойкот. Выглядел я, конечно, глупо, и, самое страшное, все на меня смотрели и ехидно улыбались. Я был в полном ауте, и тут…